Под социальным воздействием я понимаю осознанные, целенаправленные и организованные действия одного индивида или социальной группы на другого индивида, социальную группу и любую иную совокупность индивидов, результатом которых предполагается определённое изменение поведения, мышления и эмоционального состояния объектов этих действий, а также восприятие этого воздействия и реакция на него со стороны этих объектов.
Необходимо отличать социальное воздействие от социального влияния. Последнее в широком смысле включает в себя все реально возникающие эффекты социального взаимодействия, как планируемые, известные, наблюдаемые и ожидаемые, так и непредвиденные, неосознаваемые и неотслеживаемые. В узком смысле социальное влияние можно ограничить всеми эффектами социального взаимодействия за исключением целевых эффектов социального воздействия. Следует при этом учитывать, что применительно к действиям конкретного агента воздействия непредвиденные последствия могут относиться как к зоне общенаучной непознанности для человечества в целом, так и к зоне невежества или игнорирования уже известных знаний и закономерностей лишь со стороны данного агента.
Разграничение разных типов непредвиденных последствий требуется для того, чтобы не повторять уже известных ошибок, а также для того, чтобы дифференцировать характер и степень ответственности тех или иных агентов социального воздействия за результаты их деятельности — или за отсутствие таковых.
Прежде, чем обратиться непосредственно к предлагаемым рекомендациям по разработке и реализации стратегии и технологий социального воздействия в превенции девиантного поведения, имеет смысл остановиться на некоторых чрезвычайно важных знаниях, уже полученных в ходе масштабных социальных экспериментов во второй половине 20-го века в США, где уровень научного сопровождения и отслеживания результатов таких экспериментов весьма высок.
Главные уроки, сформулированные в результате исследования эффектов социальных реформ и экспериментов в отношении различных проблем и социальных групп американского общества, состоят в следующем:
Масштаб реформ и экспериментов в социальной сфере практически всегда обратно пропорционален получаемым результатам как количественно, так и качественно. Чем шире и амбициознее «замах», тем меньше положительный эффект, точнее, тем больше гарантий отсутствия такого эффекта и тем больше вероятность возникновения дополнительных негативных последствий. Если перевести эту закономерность в финансово-экономическую плоскость, то получается, что масштабные затраты на непродуманные инновации не только невыгодны ни в каком отношении, но и ведут к дополнительным неэффективным затратам для выхода из ухудшившейся ситуации. Американские социальные психологи Л. Росс и Р. Нисбетт в качестве, можно сказать, классического примера подобной закономерности приводят Кэмбриджско-Сомервилльский проект как раз по превенции девиантного поведения среди подростков неблагополучного в социально-экономическом отношении района штата Массачусетс [7, 340-350].
Небольшие по масштабу, но точно нацеленные и хорошо продуманные реформы и эксперименты по решению социальных проблем дают практически всегда ощутимый положительный результат, который к тому же имеет тенденцию превышать ожидания и приводить к дополнительным позитивным эффектам. Л. Росс и Р. Ниссбетт приводят целый ряд примеров, начиная со знаменитых экспериментов К. Левина по использованию групповых дискуссий для быстрой смены поведения целевых групп [7, 350-362]. Они также дают много других ценных рекомендаций, хорошо научно обоснованных [7, 385-389], но я здесь не буду на них останавливаться.
Указанные выводы прекрасно согласуются с концепцией пошаговой социальной инженерии (piecemeal social engineering) К. Поппера, который ещё в 1946 г. в своём знаменитом труде «Открытое общество и его враги» уже сформулировал основные гипотезы эффективного социального реформирования [5, 199-211], получившие затем столь блестящее экспериментальное подкрепление. К. Поппер все попытки широкомасштабных, тем более глобальных, резких изменений в социуме отнёс к разновидности утопической социальной инженерии. Главным источником ошибочности и разрушительных последствий проектов, страдающих гигантоманией, он считал стратегию построения «полностью правильных» моделей «окончательного и вечного счастья», имея в виду «не оставляющий камня на камне утопический размах, попытку перестроить общество в целом» [5, 210]. В противовес этому губительному заблуждению он выдвинул стратегию постепенного «вычерпывания зла» посредством экспериментов и реформ относительно небольшого масштаба, но точно нацеленных на изживание конкретных социальных язв и ошибок.
В качестве наглядного и убедительного сравнения К. Поппер выбрал инженерно-изобретательскую деятельность в области техники. Приведу его цитату целиком, поскольку она заслуживает постоянного повторения и настойчивого напоминания:
«Я полагаю, что эти взгляды можно подкрепить, сравнив социальную инженерию, например, с технической. Сторонник утопической инженерии может заявить, что инженеры иногда планируют в целом очень сложные механизмы, и что их схемы порой затрагивают и заранее проектируют не только определенный вид механизма, но даже целый завод для его производства. Я ответил бы на это, что в сфере техники инженер может все это делать потому, что располагает достаточным опытом, т.е. теориями, построенными на основе метода проб и ошибок. Это означает, что он способен проектировать, лишь уже совершив и исправив все возможные ошибки, или, иначе говоря, полагаясь на опыт, приобретенный благодаря применению частичных методов. Его новый механизм — это результат внесения в первоначальный проект огромного количества небольших уточнений. Обычно сначала строится некая модель, и лишь после множества переделок различных её частей инженер переходит к стадии, на которой составляются окончательные планы для производства. Эти планы производства машины включают в себя огромное количество данных опыта, а именно — частичных улучшений, произведенных на старых заводах. «Оптовый» или широкомасштабный метод срабатывает только тогда, когда мы располагаем огромным количеством экспериментальных подробностей, полученных благодаря применению частичного метода, и он срабатывает только в пределах сферы этого опыта. Немногие фабриканты будут готовы перейти к производству нового двигателя на основе одной лишь схемы, даже если её представил величайший эксперт, без того, чтобы предварительно создать модель и затем по возможности «усовершенствовать» её с помощью мелких переделок» [5, 208-209].
Другой очень важной методологической идеей К. Поппера я считаю его подход к определению главного источника социальных проблем. В своей лекции «История нашего времени: оптимистический взгляд» [6, 602-621] он оценивает как широко распространённое заблуждение представление, будто корень всех социальных бед заключается в противоречии между тем, что люди в целом очень умные, но нравственно несовершенные. Из этого следует вывод, что необходимо лишь добиться существенного нравственного прогресса, и зло исчезнет из жизни людей. В обоснование подобного взгляда обычно приводят впечатляющие результаты научно-технического прогресса человечества, прежде всего в ядерном вооружении и атомной энергетике, в освоении космоса и развитии средств коммуникации.
На приведённое обоснование К. Поппер отвечает возражением, что умные, но безнравственные люди вряд ли могут обрести хоть какую-то мотивацию к обучению, тем более к обучению нравственности. Гипотеза об «умном, но безнравственном человеческом роде», таким образом, является принципиально тупиковой и не оставляет никаких надежд на социальный прогресс.
К аргументам К. Поппера о сомнительности успеха переделки «умных и злых» в «умных и добрых» я добавлю ещё один, который мне кажется почти что очевидным. Апелляция к научно-техническому прогрессу как к доказательству некоего «интеллектуального флюса» у всего человечества, не поспевающего, в результате, в своём «духовно-нравственном» росте за успехами своего же разума, не выдерживает никакой критики, стоит лишь чуть тщательнее задуматься, о каких реальных фактах идёт речь. К научно-техническому прогрессу, строго говоря, имеет прямое отношение исчезающе малая доля представителей человеческого рода в лице некоторой части учёных и инженеров-конструкторов. Перенесение свойств этой группы людей на всё население Земля является, как минимум, грубой логической ошибкой. Гипотезу о характере преобладающих до сего времени качеств абсолютного большинства людей стоит формулировать со строгих научных позиций, т.е. опираясь на известные факты поведения этого абсолютного большинства.
Но если теория «злых умников и умниц» неверна, какую более правдоподобную теорию можно ей противопоставить? К. Поппер формулирует свою позицию так: «Мы является хорошими, быть может, даже слишком хорошими, однако мы немного глуповаты, и вот эта смесь доброты и глупости является причиной наших затруднений» [6, 604]. И в этом видении ситуации он находит сильный источник оптимизма.
Почему теория «добрых дураков» открывает реальные конструктивные перспективы? Глупый, в смысле «невежественный», человек обычно охотно учится, особенно если ему создают благоприятные обстоятельства для этого. Если переделка умного негодяя в высоконравственного гражданина практически невозможна, то подкрепление добрых намерений и благих порывов невежественного глупца качественным обучением всяческим наукам выглядит гораздо многообещающе.
Какие стратегические и технологические принципы могут быть предложены для существенного совершенствования социального воздействия в сфере превенции негативного девиантного поведения членов социума, если исходить из вышеизложенных соображений?
В первую очередь, необходимо отдавать абсолютный приоритет относительно небольшим и даже мелким по масштабу проектам, но способствовать максимальному росту их общего количества. Важная особенность проектов среднего и мелкого масштаба — значительно более высокая контролируемость и управляемость самого хода их реализации, а также гораздо более надёжное отслеживание достигнутых результатов. Проекты и инновации такого «приземлённого» уровня, кроме того, намного легче могут вовлекать в своё осуществление исполнителей и волонтёров из числа населения, реально способствуя росту ткани гражданского общества.
Громко рекламируемые и ещё более громоздкие «национальные проекты» и «Сколковы», инициируемые и движимые коррумпированным, незаинтересованным и плохо профессионально подготовленным госаппаратом — путь к бессмысленной и безрезультатной трате средств и времени. Разочарование от неизбежного краха этих монстров грозит обществу таким урожаем «гроздьев гнева» и таким разгулом неконструктивной девиантности, что «лихие 90-е» покажутся «золотым десятилетием».
Дело, конечно же, не в том, что крупномасштабные реформаторские проекты невозможны и не нужны. Суть в другом — большие, но эффективные и хорошо работающие проекты должны собираться из множества мелких и средних деталей, доказавших свою состоятельность и надёжность, как это и происходит в обычных НИОКР, уже несколько столетий указывающих верный путь к социальной инженерии. Когда в высшем руководстве России окажутся люди, усвоившие эту истину, умеющие последовательно провести её в жизнь на всех уровнях государственного управления и способные по-настоящему открыть эту сферу для гражданской инициативы, тогда только подлинная и глубокая модернизация России начнёт становиться реальностью.
А пока мало кто из власть имущих знает или задумывается о том, что количество и качество плодотворных и высокотехнологичных социальных и когнитивных знаний ничуть не уступает по качеству и плодотворности математическим, физическим или инженерным, а по жизненной важности первые во многом превосходят последние. Но их никак не продвигают, не поддерживают и не преподают, и, самое главное, их не делают необходимыми в функционировании общества и государства. Тот факт, что в проекте Сколково нет ни слова о приоритетности или хотя бы о существовании социальной инженерии и социальных технологий, ставит под сомнение успех любых планов по реформированию России, в том числе и проектов по прорывам в нано- и тому подобных технологиях. В ещё большей степени этот вывод относится к социальной сфере, в том числе и к деятельности по превенции девиантного поведения. Или подразумевается, что ядерные и биотехнологии смогут обеспечить нужные свойства населения посредством генетических мутаций, без всякой социокультурной и гуманитарной «чепухи»?
Даже если мой пессимистичный прогноз и не сбудется в обозримом будущем, преобладающая сейчас в госуправлении стратегия исключительной ориентации на широкомасштабные и госаппаратные (по движущей структуре) реформы без тщательной мелкомасштабной проверки и доводки (ЕГЭ как характерный пример) и без развития и поддержания гражданских инициатив и действительно профессионально продуманных социальных экспериментов полностью противоречит выводам передовых научных исследований и фактически выполняет роль мощного тормоза модернизации России. Этот факт можно ещё некоторое время маскировать средствами пиар-компаний, но отрезвление в столкновении с разочаровывающими результатами неминуемо.
Тот же проект инновационного научно-инженерного технопарка Сколково с самого начала подвергается жесткой и во многом обоснованной критике [4], но нет никаких признаков, что её хотят слышать. Одной из основных причин этой глухоты мне видится катастрофический пробел в компетенциях российских управленцев и чиновников именно в социальных знаниях. С одной стороны, так сложилось, что «рулевые» позиции в нашем государстве занимали и занимают либо юристы и экономисты, либо технари и партаппаратчики (с одним из трёх перечисленных видов образования). С другой стороны, социогуманитарное образование и в условиях СССР, и в современной России оказалось и непрестижным, и катастрофически сначала отрезанным, а затем и отставшим от мирового уровня. В результате получился заколдованный круг — социолого-когнитивно-психологически неграмотные управленцы абсолютно преобладают в российском менеджменте на всех уровнях, поэтому они оказываются совершенно неспособными понять и осуществить необходимые прорывы в управлении и образовании именно на этих самых решающих направлениях [2].
И преодоление или хотя бы существенное сокращение коррупции, и обеспечение интеллектуально-технологического успеха Сколково возможны лишь на основе целенаправленной и хорошо финансово обеспеченной работы в области социальной инженерии и социальных технологий для решения задач по развитию людей и общества. Пока же математики вкупе с юристами и экономистами будут считать социальные науки неким почти бесполезным довеском для «общей ерундиции», Россия неизбежно будет оставаться отсталой и слабой страной с отдельными показными «оранжереями прогресса». Это, к сожалению, реальная позиция власть имеющих на любых уровнях. Буквально в этом году мне по поводу одного из проектов по обучению управлению человеческими ресурсами, в который были включены существенные социологические, когнитивные и социально-психологические аспекты, было отвечено: «не психологизируйте», налегайте на юриспруденцию с экономикой. И мы сейчас плодим тысячи новых молодых менеджеров, которые, может быть, и будут неплохо знать законодательство и разбираться в экономике. Но люди — это не параграфы в Гражданском кодексе и не товары на рынке… Люди — это вещь посложнее нанотехнологий и iPad’а — и даже важнее для успеха любого дела, чтобы об этом ни думали социально неграмотные слои управленцев и технарей.
Новая Россия действительно начнёт становиться новой и обретать хоть сколько-нибудь обоснованную перспективу уверенного прогресса не тогда, когда в Сколково создадут конкурентов iPhone или запустят биотехнологическую линию по выращиванию клонов образцовых граждан России. Нет, это точно не поможет ничему, кроме косвенной и временной компенсации колоссальной социально-когнитивной и социально-технологической отсталости России, и то при более и менее успешной реализации проекта, которая весьма сомнительна. Вот когда государство серьёзно возьмётся за создание социоинженерного «Сколково» и заставит образование развернуться к обучению насущнейшим социолого-психологическим и когнитивным знаниям и умениям, тогда и можно будет с весомым основанием проявить умеренный оптимизм и укоротить желание быть беспробудным циником и пессимистом [1].
Девиация по своему содержанию в значительной степени пересекается с понятием ошибки, хотя и не тождественна последнему. Но именно аспект «ошибочной» составляющей видится весьма перспективным и плодотворным для профилактических проектов в отношении негативных социальных девиаций. И совсем не случайно, что на пути эффективной превенции наркомании, преступности, коррупции и других социальных бед встаёт девиантность (ошибочность) мышления и поведения правящих слоёв России, не соответствующим по своим качествам тем задачам, которые им надо бы решать. Давайте, следовательно, придумывать и разрабатывать такие превенционные проекты, которые бы могли, в первую очередь, поправить опасные отклонения и пробелы в мышлении и поведении не у потенциальных наркоманов и карманных воров, а у потенциальных — и актуальных — управленцев, топ-менеджеров и финансистов, способных в угаре самомнения о своём всезнайстве и непогрешимости загнать в тупик и обанкротить сразу целую страну «с названьем гордым — Русь».
Мною в настоящее время такой проект в образовательной сфере разрабатывается и уже представлен в тезисном виде под названием «Проактивная и базальная стратегия обеспечения информационно-психологической безопасности: образовательные и законодательные аспекты» на международном Круглом столе в Киеве [3]. В ближайших планах — написание и издание коллективного методолого-методического труда по обозначенным направлениям в рамках проекта Международного института социального и психического здоровья. Этот труд будет включать и уже имеющиеся практические и тренинговые наработки.