Главная Содержание Карта Онтокритика (блог) Поиск по КОРНИ-проекту |
|
|
Вестник РАТЭПП. — 1993, № 1-2. — С. 40-78. (перевод с польского А. Быкова)
(40:)
На то, каким образом один человек влияет, на другого, слушая его, можно смотреть с разных точек зрения. В этой работе обсуждается один из аспектов такого влияния. Когда я сижу и слушаю кого-нибудь (друга, коллегу, пациента и др.), я принимаю некоторое количество установок, касающихся людей, отношений между ними, процесса коммуникации. Что касается наличия у меня этих установок, то здесь у меня нет выбора — я их попросту имею. Существует некоторая свобода в отношении состава и содержания этих установок, а также степени их осознания, но так, чтобы их не было вовсе, не бывает никогда.
Эти установки (принципы) проявляются в стандартных комбинациях, которые я называю позициями. Каждая позиция представляет собой систему взаимосвязанных установок в отношении самого себя, других, форм и целей коммуникации. Слушание в одной из позиций дает результаты, которые могут резко отличаться от результатов слушания д какой-либо иной позиции. Изучение этих различий возможно скорее в практике, чем в теории. Основной “экспериментальный” прием — сознательное использование той или иной позиции под строгим самоконтролем и регистрация всех эффектов коммуникации. Целью этой работы является представление этой возможности в качестве эффективного инструмента обучения как методам терапии и консультирования, так и технике интервьюирования. Поскольку я ориентировался на практическое обучение, теоретическое обоснование позиций ограничено до минимума.
Эти позиции и способы их использования испытаны не только в процессе профессионального обучения, но и в процессе консультирования, групповой терапии и т.п. Слово “говорящий” обозначает некое лицо, рассказывающее о своей жизни, а “слушатель” — лицо, обучающееся слушанию в той или иной позиции. Под “говорящим” можно понимать пациента, а под “слушателем” — терапевта. (41:)
Помощь другому человеку возможна через вхождение с ним в интеракцию способом — по крайней мере, частично — вербальным. В этом сходятся все терапевты и консультанты. Однако на этом сходство их взглядов кончается. Нет согласия в вопросах о том, что такое “помощь”, каким образом она воздействует на пациента и что надо предпринять, чтобы она имела место. Все эти вопросы трактуются в разных теориях и школах по-разному.
Слушатель бессознательно влияет на говорящего. Слово “слушать” предполагает принятие пассивной роли, а “процесс слушания” намекает на некую активность. Слушатель влияет на говорящего посредством возможных реплик, интонаций и тембра голоса, мимики, позы и множества других средств, использование которых, как правило, остается за пределами сознания. Эти явления выражают отношение к процессу слушания, которое имеет слушатель. Я назвал это позицией, с которой происходит слушание. Позиция содержит в себе намерения, результаты, которых хочет добиться слушатель, а также установки в отношении интеракций. Степень осознания позиции может быть весьма различной. Иными словами, слушатель может знать о своих намерениях и установках, а может не знать, но независимо от этого действует в согласии с ними.
Каждая из теорий психотерапии устанавливает или подразумевает определенную позицию слушания. Каждая из теорий имеет также разработанную систему принципов и установок в отношении личности и её опыта, их истории и причины. Эти системы, часто весьма сложные и замысловатые, иногда называют “теологией” теории. С точки зрения психотерапевтической практики позиция слушателя-терапевта является наиболее существенным моментом. От “теологии” можно во многом отвлечься, а для целей обучения позиция слушания может быть использована как собственно теория вне отношений к её “теологии”. Посредством старательного и вдумчивого отношения к (42:) позиции можно также проникнуть и в то, что составляет истинную суть теологии. Если она является чем-то большим, чем теоретической декорацией, она непременно проявится и в соответствующей ей позиции слушания.
Поскольку позиция слушания и теология теории до некоторой степени неразделимы, возможны случаи ложного следования теории, когда терапевт принимает как своё содержание той или иной теории, а в практической работе занимает позицию слушателя, не согласующуюся с теологией принятой им теории. Так, терапевт может быть на словах и в своем убеждении ярым последователем Роджерса и использовать в своей работе много слов, ассоциирующихся с его теорией, но занимать позицию авторитарного слушателя. В результате — пациенты сбиты с толку и неизбежны реакции психологической защиты.
Оказывается также, что теории с совершенно различными теологиями генерируют позиции слушания, различия которых неуловимы. Это наблюдение позволяет предположить, что и теологические различия не так велики, как кажутся теоретикам.
Полагаю, что для целей обучения вполне возможно предлагать позиции слушания как таковые, без теологии. Посредством сознательного и целенаправленного их применения можно довольно быстро освоить их на уровне перцепции и действий, выяснить, какие эффекты вызывает та и личина я позиция у пациентов. Практическое обучение порождает знание не столько интеллектуальное, сколько “организмическое”. Уровень приобретенного знания подобен тому, который им получаем при обучении езде на велосипеде или игре на пианино. Обучаясь ездить на велосипеде, мы изучаем нервно-мышечные последствия каждого своего движения. Если я определённым образом поверну руль при данной скорости и на данной поверхности, велосипед сделает вполне определенный поворот в движении. С течением времени можно научиться вязать при езде “без рук”, что в начале обучения представлялось совершенно невозможным. Обучаясь позициям слушания, аналогичным образом можно узнать, какие последствия имеют определенные слова и (43:) предложения, высказанные в той или иной ситуации. При достаточно долгом и упорном обучении у такого “опытного” слушателя происходит усвоение знаний на организмическом уровне и он ощущает в своем поведении (как слушатель) все больше свободы, эластичности и размаха.
Рекомендуем студентам какое-то время посвящать целиком тренировкам в одной позиции, не прибегая к другим стилям интервенции, даже если они более уместны в данной ситуации. Оставаясь в пределах одного стиля реагирования, можно гораздо быстрее и эффективнее освоить его возможности, чем обучаясь ему в “смеси” с другими стилями.
Правильное использование приобретенных знаний заключается в пользовании не полученными знаниями, а самим собой, имеющим эти знания.
Кое-кому может показаться, что мы говорим о “техниках”, используемых на основе сознательного выбора в тех или иных ситуациях. Однако реально не бывает так, что терапевт имеет “под рукой” все позиции и выбирает из них нужную в конкретной ситуации. Скорее слушатель сам становится этими позициями или же они становятся его частью, которая в соответствующей ситуации проявляется в виде интенций. В японском искусстве самообороны айки-до именно так представляют отдельные приемы и всю их совокупность (ката). Там не обучают отдельным приемам в связи с их использованием в той или иной ситуации нападения на обороняющегося (“слушателя”). Абсурдно говорить о сознательном выборе техники самообороны, когда вы подверглись внезапному нападению. Не менее абсурдно рассчитывать на возможность выбора психотерапевтического приема в момент выслушивания пациента.
Вместо этого учителя айки-до побуждают учеников столь долго и углубленно отрабатывать и изучать приемы, что их исполнение становится свободным, плавным и спонтанным, а в ситуации нападения делается попросту то, что делается. Подобно этому обучающийся игре на фортепиано долгое время “играет гаммы”. Чем больше он тренируется в этом, тем лучше играет музыкальные произведения. Опытный пианист не подумает во время концерта: “Так. Теперь я играю гамму “А”. Так же и терапевт, освоивший все позиции слушания, просто сделает в процессе психотерапии то, что сделает, не думая о том, какую позицию он использует. Таким образом, искусное (44:) использование приобретенных знаний и навыков сводится не к оперированию этими знаниями, а к оперированию самим собой, владеющим этими знаниями.
Обычно обучение позициям слушания происходит в парах, причем участники по очереди играют роли слушателя-терапевта и пациента. Во время таких тренировок мы рекомендуем не “смешивать” изучаемые позиции, а применять каждую в течение достаточно длительного времени (минуты, десятки минут). Как уже отмечалось, такая концентрация на приеме ускоряет общий процесс обучения.
Мне приходилось также проводить тренировки в “живой” ситуации. С согласия пациента, введенного в курс дела, я проводил 10-15 минут, слушая исключительно в одной позиции. Иногда этот “тренировочный” период психотерапевтического сеанса становится и для меня, и для пациента его наиболее плодотворной частью! Введение в атмосферу психотерапевтического сеанса духа исследования и взаимного обучения помогает пациенту осознать свои силы и возможности и пределы возможностей его терапевта.
На сеансах групповой психотерапии я иногда отвожу некоторое время на тренировку выслушивания* в разных позициях. Это может быть и самостоятельным психотерапевтическим приемом, и подсобным — для повышения качества коммуникации в группе.
Ниже представлены девять позиций выслушивания, применение которых отработано на практике. Для каждой сформулированы фундаментальные принципы, касающиеся поведения и сознания участников коммуникации. Предложены возможные формы и приемы реализации этих позиций. Приводятся также дополнительные замечания и исторические данные, которые могут оказаться полезными.
Чем меньше сигналов производит слушатель, тем в большей мере реагирует на них говорящий (пациент). Эта позиция основана на двух принципах. Согласно первому, говорящий может (45:) сам, без входных сигналов извне, вести монолог в наиболее подходящем для него темпе и преодолевая всевозможные трудности, но будет делать это лучше и с большей энергией в присутствии слушателя. Термин “входные сигналы извне” включает в себя не только слова, но и невербальные средства коммуникации: жесты, выражение лица, мимика, междометия, покашливание и т.д. Такие сигналы (в общем-то, в основном вербальные) отвлекают говорящего от формулировок, которые кажутся ему точными и адекватными, одновременно склоняя его к таким формулировкам, которые по сути являются “смесью” его истинных интенций и того, что уже усвоил из предыдущего слушатель. Поскольку очевидно, что чем меньше внешних сигналов принимает говорящий, тем в большей мере он реагирует на каждый из них, представляется весьма важным вообще элиминировать какие бы то ни было входные сигналы извне.
Уже Фрейд, разрабатывая основы психоанализа, нашел решение этой проблемы в выходе терапевта из непосредственного поля зрения пациента. Это находится в согласии с первым принципом, но присутствие слушателя становится для говорящего скорее теоретическим фактом, а не чувственным опытом. Тем самым утрачивается благотворное влияние присутствия слушателя. Поэтому в рассматриваемой позиции терапевт продолжает находиться перед говорящим, но его задача — сохранить в течение всего контакта неизменно спокойное, бесстрастное выражение лица и нейтральную экспрессию позы.
Говорящий затрачивает в такой ситуации много сил на слежение за выражением лица терапевта, ожидая, а иногда и домысливая в воображении его реакцию. В конце концов эта практика оправдывает себя: говорящий имеет возможность определить, в каких сферах он чувствует себя наименее уверенным, и ожидает психологической поддержки партнера или оценки. Видимое присутствие слушателя, даже если он никак не реагирует, является для говорящего сильным мотивирующим фактором. Это и является основным компонентом нулевой позиции. (46:)
Слушатель сидит напротив говорящего в экспрессивно- нейтральной, свободной позе, в готовности к ай-контакту. Не следует: опускать голову, сплетать пальцы рук, закладывать ногу за ногу и т.п. Задача слушателя — в максимальной мере сосредоточиться на слушании, ничем не выдавая своей реакции и отношения к услышанному. На первых порах рекомендуется выдерживать эту позицию в течение десяти минут. При дальнейших тренировках становится возможным удлинение сеанса.
Слушатель, избавленный от необходимости проявлять отношение к монологу говорящего, получает возможность лучше слушать.
Обсуждаемая позиция, хотя и самая простая, может оказаться наиболее важной из всех рассматриваемых ниже, как в плане психотерапии, так и обучения психотерапевтической коммуникации. Слушатели, прошедшие тренировку в этой позиции, отмечают, что особенно поначалу им чрезвычайно мешают сложившиеся стереотипы, требующие “поддержать” собеседника, дать совет, “быть любезным” и т.п. Для некоторых “внутренний шум”, связанный с желанием реагировать на слова говорящего, так силен, что они просто не в состоянии внимательно слушать собеседника. “Шум” этот, однако, постепенно стихает и многие начинают замечать, что им удается слушать и понимать говорящего гораздо лучше в таких условиях, когда они избавлены от необходимости внешне оформлять свои реакции и комментировать услышанное.
Девиз такого образа действий: “Не научишься ничего делать хорошо до тех пор, пока не научишься хорошо ничего не делать”. Если ты “должен” что-то сказать, у тебя нет возможности свободно и точно определить, что именно ты хочешь сказать. Если же ты не чувствуешь обязанности что-либо говорить, то у тебя есть время и свобода, необходимые для точной формулировки того, что ты хочешь сказать.
Обычным в самоотчетах студентов, проходивших тренировки в нулевой позиции, является наблюдение, что пациент сам приходит к формулировке или точке зрения через 1-2 минуты (48:) после того, как слушатель воздержался от высказываний подобных мыслей. Многие студенты начинали относиться к пациентам с большим уважением и откровенностью после приобретения такого опыта.
Столь же часто отмечается, что интервенция слушателя нечувствительным образом уводит говорящего от его собственной версии проблемы в сторону концепции, в основном отражающей мнение слушателя-терапевта.
Слушатель может заметить в собственном теле определенные признаки телесного вовлечения в ткань беседы, которые являются верным отражением степени телесного вовлечения говорящего в свои высказывания.
Человек говорит о себе гораздо продуктивнее, когда он глубоко проникся своим высказыванием и в генерировании этого высказывания участвует, как-бы тело во всем богатстве его проявлений, выходящих за пределы того, что традиционно считается коммуникативными средствами. Противоположностью этому будет чисто вербальная продукция, протекающая без участия тела или при его незначительном участии. Чем больше говорящий будет вовлечен “душой и телом” в содержание своей речи, тем более будет освобождена его энергия, его опыт и тем быстрее он будет продвигаться сквозь материю своих высказываний в сторону конструктивного решения.
После весьма непродолжительной тренировки слушатель-терапевт может обнаружить у себя собственные телесные реакции, которые соответствуют степени вовлечения говорящего в свои высказывания. Когда слушатель сообщает об этом пациенту, его склонность оставаться при вовлеченном (ангажированном) стиле высказываний возрастает. (49:)
Слушатель принимает свободную открытую позу, подобную позе, используемой в нулевой позиции, и следит в течение речи говорящего прежде всего за собственными внутренними переживаниями, обращая особое внимание на ощущение нарастания и ослабления телесного резонанса с говорящим. Ощущение нарастания телесного резонанса — в моем случае и у большинства участников тренинга — принимает форму определенных телесных ощущений. Обычно эти ощущения сопровождают важные блоки вербальной продукции говорящего, но часто и предшествуют им.
У разных слушателей телесные ощущения резонанса локализуются в разных частях тела, но, как правило, у каждого лица локализация этих ощущений остается постоянной. Когда я ощущаю телесный резонанс, я сообщаю об этом пациенту, говоря что-нибудь вроде: “До меня дошли ваши слова”, — или: “В том, что вы сейчас сказали, я почувствовал напряжение”.
Девизом для действий в этой позиции можно считать слова: “Оставь разум и обратись к своим чувствам”.
Ослабление телесного резонанса открывается не столько в виде телесных реакций, сколько в форме диффузного ощущения, что что-то закончилось, прервалось, которое не локализуется в какой-либо части тела, либо в виде внезапной деконцентрации внимания или “волны скуки”. Когда я испытываю что-либо в этом роде, я сообщаю об этом говорящему: “В том, что вы сказали, я почувствовал меньшую интенсивность переживаний”, — или: “Это не дошло до меня”.
По мере приобретения опыта слушатель может выработать у себя способность различать перепады интенсивности с точностью до отдельных фраз и даже отдельных слов (особо одаренные чувствуют их и в пределах одного произносимого слова!). Главная задача слушателя в этой позиции — выключить свой интеллект (“компьютер”) и работать в режиме регистратора интенсивности речи своего собеседника. Точная и краткая инструкция для действий в этой позиции выражена в известных словах Фрица Перлза, основателя метода гештальт-терапии: “Оставь разум и обратись к своим чувствам”.
Слушатель должен избегать отвлечения внимания, мыслей о том, что хочет сказать говорящий своими словами; его задача — (50:) вслушиваться в поток собственных ощущений, сигнализирующих об интересе или скуке, и сообщать о них собеседнику. Слушатель в этой позиции работает тем лучше, чем в большей мере он ориентируется на собственные переживания.
Бывало, что я был потрясен физически интенсивностью ощущений, переданных мне пациентом.
Чтобы вполне оценить описываемую позицию, надо пережить её на собственном опыте. В моей практике бывало, что я был буквально потрясен интенсивностью переживаний, переданных мне некоторыми пациентами, когда после нескольких неудачных попыток сформулировать то, что они хотели выразить, им наконец удавалось достичь органично интегрированного уровня экспрессии.
Однажды на сеансе групповой терапии один из участников группы, проводя тренинг в паре со мной, начал с высказывания: “Я хочу, чтобы ты меня любил”. В течение 2-3-х минут он пробовал разные варианты этого высказывания, но ни на один я не ощутил органичной реакции. Тогда, оставив попытки сформулировать то, что он хотел сказать, он задумчиво через некоторое время сообщил, что высказывание “Я не хочу, чтобы ты мня унижал” ближе его интенциям. Но и это высказывание не “дошло” до меня, хотя я и ощутил в нем несколько больше энергии. После довольно долгих раздумий, он внезапно произнес: “Я хочу сравняться с тобой”. Моя реакция была так сильна, что я как будто почувствовал удар “под ложечку”.
Интенсивность переживаний, на которую я так отреагировал, никак не отразилась в его голосе. Эта фраза была произнесена спокойней, чем предыдущие, однако участники группы, сидевшие за нами, обернулись и посмотрели на нас, реагируя на исключительную интенсивность переживаний, переданную в ней.
Пытаясь описать ощущения, испытываемые при восприятии такого интенсивного посыла, я воспользовался аналогией с рассеянными лучами света, внезапно собираемыми в узкий, насыщенный пучок, подобный лучу, генерируемому лазерами. С тех пор тренировки в первой позиции слушания мы именовали “лазером”. (51:)
Полезно также умение распознавать моменты, когда говорящий лишает энергии свою вербальную продукцию.
На противоположном — от интенсивности — полюсе, я научился различать признаки утомления и блуждания мысли, как реакцию на ослабление интенсивности уже в тот момент, когда оно начинается, а также связывать спад интенсивности с конкретными словами или фразами, которые говорящий произнес с меньшей эмоционально-энергетической вовлеченностью. Такое умение точно улавливать момент, в который говорящий лишает свою вербальную продукцию энергии весьма полезно в терапии, в частности, позволяя быстро и точно локализовать темы, которые представляются пациенту нежелательными либо связаны с теми или иными проблемами. Прежде, ощущая скуку в разговоре с пациентом, я испытывал смущение, чувство вины, стремясь укрыть этот факт или “что-нибудь сделать”. Теперь я принимаю это как ценную информацию.
— Важно отличать интеллектуальное оформление фразы от её органичной интегральности.
При использовании данной позиции важно различать три пары аспектов: одна касается говорящего, две другие — слушателя. Часто бывает, что его высказывание не “дошло” до терапевта, и узнав об этом он полагает, что должен выразиться ясней в интеллектуальном смысле, хотя речь идет совсем не об этом. В действительности же стремление к безупречной интеллектуальной ясности высказывания может препятствовать спонтанному достижению органичной интегральности, необходимой для интенсивной коммуникации. Оттого необходимо четко отличать интеллектуальную отчетливость и непротиворечивость формулировок от их эмоционально-энергетической вовлеченности.
— Слушатель должен отличать свои реакции на содержание высказываний говорящего от своего органического резонанса с реакциями пациента.
Второе различие важно для слушателей-терапевтов, особенно, на начальных этапах их деятельности. В это время они часто путают поверхностное волнение говорящего с глубоким органическим вовлечением в речь, которое составляет суть рассматриваемой позиции. Уже само понимание существования такого различия позволяет начать воспринимать его. (52:)
Гораздо более трудным для различения является третья оппозиция: реакция слушателя на содержание высказывания говорящего — внутренний резонанс слушателя с состоянием говорящего в момент, когда он доносит до него это содержание. Различение этих двух явлений представляет значительные трудности, труднопреодолимые даже при длительной практике.
Одно из лучших тренировочных упражнений для преодоления этих трудностей сложилось благодаря счастливому стечению обстоятельств. Оказалось, что родным языком одной из студенток был язык, не принадлежащий к индо-европейской языковой группе, в котором к тому же практически отсутствует интернациональная лексика. Поскольку никто не понимал содержаний высказываний, когда она говорила на этом языке, слушатели могли не “отвлекаясь” на содержание, вслушиваться исключительно в интенсивность телесного вовлечения говорящей.
Приобретая некоторый навык, можно научиться отличать свою реакцию на содержание от телесного резонанса и тогда то, что было раньше проблемой, начнет приносить пользу: можно будет узнать, на какие содержания вы реагируете сильнее всего и, возможно, проецируете эту реакцию на пациента.
Другим полезным результатом тренировок в первой позиции является повышение сензитивности к собственным органическим реакциям и более сознательная их рефлексия.
Когда я начинал такие тренировки, мои реакции были локализованы исключительно в районе желудка. Позднее я стал различать две разные по локализации реакции: одна в желудке, а другая в грудной клетке. В настоящее время я научился различать еще две реакции: в гортани и в глазах. В последнее время я пытаюсь сопоставить физическую локализацию моих ощущений с характером состояний, переживаемых пациентом. Из того, что раньше представлялось одномерной (больше-меньше) интенсивностью, начинает вырисовываться система, состоящая из качественно различных элементов. (53:)
- “Концепции неподвижны, а жизнь — текуча”.
Эта позиция основывается на идее, что концепции, обобщающие живой опыт, быстро устаревают, особенно если они выражены общепринятыми словами и стереотипными оборотами. Субъективные переживания неизбежно теряют значительную часть своего содержания, будучи выражены посредством отстоявшихся словесных форм. “Концепции — неподвижны, живой опыт — текуч”. И сколь часто и легко живой опыт застывает в виде немногих, всем известных форм! Несчастья бледнеют, открывается путь к решению проблем, а жизнь приобретает новый блеск, когда язык, которым мы общаемся, свеж и черпает выразительные возможности в живом, непосредственном опыте.
Тот факт, что говорящий склонен выбирать безопасные, стереотипные формулировки, имеет своей причиной тревогу и порождаемую тревогой осторожность: насыщение речи банальным и оборотами — один из способов укрытия чувств перед окружающими и перед самим собой, чувств, осознание которых или открытие окружающим, представляется говорящему угрожающим. Таким образом, стереотипная речь свидетельствует не столько об интеллектуальной недоразвитости пациента, сколько о его психологической защите.
Уяснив этот момент, мы начинаем находить сходство между выслушиванием некоторых пациентов, контролирующих свои высказывания, и наблюдением за человеком, передвигающимся по минному полю. Правда, в некоторых случаях такая осторожность экспрессии оправдана и желательна, но в высказываниях большинства людей стесненность и осторожность представлены столь тотально, что, как говорит Вордсворт, “слова... наполовину приоткрывают, а наполовину заслоняют душу”. Поэтому, вместо того, чтобы в “поте лица” докапываться до пластов живого опыта, скрытых под толстой шелухой стереотипных банальностей, лучше попытаться устранить эту шелуху и дать дорогу свежим животворным формам перцепции и экспрессии. Когда говорящий выражается естественно и (54:) оригинально, в его высказываниях с большой легкостью появляется то, что для него в этот момент является истинным, действительным и значимым.
Отработаны два метода влияния на говорящего в этой позиции. Один из них основан на идентификации свежих оригинальных фрагментов его речи в момент их появления, настраивании пациента на это ощущение живости и свежести и побуждении его к закреплению возникшего стиля изложения: “Была ли среди последних ваших фраз хотя бы одна, затронувшая вас в большей мере, чем другие? Не показалось ли вам, что эта фраза заключила в себе что-то новое? Если да, то давайте продолжим разговор от этого момента, а вы постарайтесь рассказать побольше о том, что вам показалось в этом необычным и новым”.
Если пациент улавливает напряжение, которое вы хотите придать беседе, готов последовать вашим предложениям и в достаточной мере способен к рефлексии, оба собеседника будут быстро продвигаться в сторону установления более живой коммуникации. Это несколько напоминает первую позицию с тем отличием, что центр тяжести перемещается с ощущения интенсивности на качественную характеристику чувств.
Второй метод, который можно назвать “лингвистической деструктурализацией”, основан на блокировании выражений банальных, стереотипных и предпочтении свежих, оригинальных. Применяя такой подход, я часто прошу пациента повторить фразу по-новому, например, заменив прошедшее время фразы на настоящее, существительные — на местоимения и т.п. В процессе такого переформулирования появляется возможность спонтанного самовыражения.
Часто я задаю пациенту вопрос, не слишком ли банально звучит произнесенная им фраза. Если да — я прошу его заменить форму выражения его мысли. Этот метод оставляет содержание и форму высказывания на усмотрение пациента. Изменение формы высказывания позволяет установить более непосредственное, близкое испытанным чувствам отношение к его содержанию, делает формулировку более точной и, в конечном счете, способствует большей личностной интеграции. (55:)
Первый из описанных методов можно применять отдельно, второй же в изолированном применении представляется слишком острым, ведущим к конфронтации. Видимо, наилучший вариант — комбинированное использование обоих методов. Вторая позиция привлекает меня богатыми возможностями и я её часто использую. В свою очередь я сам часто практикую моделирование необычных оборотов и форм экспрессии, используя игру слов и неожиданные окончания фраз.
Если контакт с пациентом надежен, позицию 2 можно использовать без ограничений. Достойно удивления, как много побочных линий можно разработать, не нарушая общей линии коммуникации. Терапевты, которые оценят достоинства этого стиля, найдут неограниченные возможности его применения.
— Если говорящий пытается выразить не совсем ясные для себя вещи и получает отражение (повтор) своих слов, причем слушатель никак не меняет структуру высказывания и не вводит в него “шум”, то для говорящего становится яснее то, что он старался выразить.
Отражение обычно приобретает форму дословного повторения (почти слово в слово) или незначительной парафразы. В практике отражению подвергаются не любые, а по той или иной причине значимые высказывания, например, обладающие большой интенсивностью (см. выше).
— Важнейший момент поведения слушателя в этой позиции — не отяготить свои реакции повтора собственными перцептивными добавками.
Из каждого фрагмента монолога говорящего слушатель выбирает и повторяет то, что по его мнению является центральным ядром фрагмента, его цитирующим началом, будь то (56:) выраженное чувство или какая-либо идея. При этом можно изменить вспомогательные или несущественные слова, выступающие в высказывании, но все ключевые слова, несущие смысловую или эмоциональную нагрузку, должны быть повторены точно. Важнейшим моментом адекватного повтора (отражения) является отсутствие в нем перцептивных искажений, которые могут быть допущены слушателем. То, что следует повторить, должно быть выбрано на основе значимости этого содержания для говорящего, а не на основе собственных взглядов терапевта и его оценок важности того или иного фрагмента (в том числе и для психотерапии).
Использование этой позиции чрезвычайно широко распространено в психотерапевтической практике. Она выступает под разными названиями и является одной из характерных черт психологического консультирования в Соединенных Штатах. Широко известны два варианта позиции отражения: “активное слушание” и “недирективное консультирование”. Одним из прекурсоров позиции был Карл Роджерс. Писал на эту тему также Юджин Джендлин, разработавший интересный вариант этой позиции, известный под названием “техника сосредоточения.
— Для коммуникации в этой позиции необходимо только сознание.
Эта позиция основывается на предположении, что при увеличении степени осознания поведения или расширение поля сознания автоматически приводят к гармонизации поведения, благодаря чему пациент начинает делать то, что он делал, более совершенно и эффективно. “Сознательность” поведения проявляется либо во временном расширении сознания, которое начинает охватывать большее множество идей и объектов, либо в его (57:) большей “интенсивности” (ясности) при восприятии ситуации и отдельных её элементов.
Сознание расширяется, когда примет в себя более “широкое” (обширное) содержание, организованное более совершенным образом так, что его целостность (интегральность) делает его более “удобным” для восприятия и мышления. Иногда момент расширения сознания ощущается как нарастание отчетливости понимания, однако расширение сознания к пониманию не сводится: мы не столько начинаем понимать “почему это”, сколько “это” начинаем воспринимать более полно, связно и отчетливо.
В рассматриваемой позиции сознание — это единственное, что необходимо для гармонизации (большей легкости, связанности и приятности) процесса коммуникации, в частности, и психотерапии вообще. Слушатель может способствовать расширению сознания, отмечая моменты бессвязности и противоречия в монологе говорящего, особенно те случаи, когда вербальный поток начинает противоречить органическим реакциям (т.е. степень телесной вовлеченности не соответствует содержанию высказываний), и сообщая об этом пациенту.
Простейший образ действия терапевта в этой позиции: в момент, когда речь говорящего становится бессвязной или в ней появляются противоречия, слушатель задает вопрос: “Что с вами сейчас происходит?” Слово “происходит” выбрано как намеренно неконкретное, а сам вопрос допускает неоднозначное толкование. Он может относиться как к вербальной продукции, так и к телесно-эмоциональным реакциям. В результате говорящий побуждается к более широкому охвату сознанием своих актуальных переживаний и действий.
Противоречия в текущей речи обычно сигнализируют о том, что что-то в ней упущено (мы не рассматриваем случаи намеренного сокрытия, которых в общем не должно быть при глубоком контакте и доверительных отношениях терапевта и пациента). Слушатель обращает внимание говорящего на противоречия, тот тщательно “просматривает” еще раз поле описываемой им ситуации, т.е. вводит в сферу ясного сознания все её компоненты (расширение сознания) и”, как правило, (58:) локализует элемент, который он упустил и отсутствие которого стало источником противоречия и бессвязности.
По мере накопления опыта выявления противоречий терапевт расширяет круг задаваемых вопросов, строя их таким образом, чтобы они точнее “ложились” на область противоречия и упущенных аспектов отношений: “Чего вы хотите добиться?”, “Что вы ожидаете от этого?”, “Что вы избегаете?” или “Почему (с какой целью) вы это сказали (сделали)?” Эти вопросы содержат большой заряд скрытых спекуляций и возможных интерпретаций и использовать их следует с большой осторожностью, т.к. они могут увести пациента в сторону от избранной им линии. Но их относительная точность и связанная с этим экономия времени, до некоторой степени оправдывает риск.
Другой образ действий терапевта в рассматриваемой позиции — это использование континуума сознания. Этот аспект подробно разработан Ф. Перлзом и другими последователями гештальт-терапии. Концепция континуума сознания дает хорошие результаты в процессе обучения психотерапевтов, но переход от “экспериментальной” ситуации её использования к применению в реальной практике психологического консультирования далеко не всегда удается. Обычно она не соответствует ожиданиям наивного пациента, полагающего, что он будет говорить непосредственно о себе и своей ситуации.
Позиция сознательного слушания конечно ближе всего стоит к принципам гештальт-терапии. Современная гештальттерапия с её блестящей техникой, вызывающей восхищение наблюдателей, преисполнена скрытыми интерпретациями и сильно отличается от того метода очного следования потоку переживаний пациента, который был разработан в ранних работах Ф. Перлза и некоторых его учеников.
Применение уже описанных нами позиций терапевтического слушания (в той же, приблизительно, последовательности) и составляет главный предмет обучения принципам гештальт-терапии. Ими можно пользоваться довольно долго без возникновения потребности в дополнительной интервенции.
В обычной ситуации психологического консультирования слушатель-терапевт решает две взаимосвязанные задачи: он (59:) должен решить, когда что-либо сказать и что сказать. Вопрос типа “Что с вами происходит?” или другой вопрос, сформулированный столь же неопределенно, снимает вторую задачу (о содержании вопроса) и позволяет сосредоточиться на тщательном наблюдении и выборе времени для вопросов. Это упражнение дает слушателю время и возможность повысить свою сензитивность к пациенту и отключиться от проекций на него собственных мотивов, ценностей и состояний.
— Тот, кто воспринимает свои интенции как источник действий, воспринимает себя как активный фактор своей жизни.
Каждый человек в каждый момент своей жизни может воспринимать себя (свои интенции, выбор) как источник или причину своих действий во внешних обстоятельствах (давление окружающих, “везение”, свойства социальной среды и т.п.). Чем в большей мере человек считает свои интенции причиной действий, тем более он будет ощущать свое значение и участие в своей жизни: “Я сделал то-то и то-то”, а не “со мной случилось то-то и то-то”. Даже если результаты этих действий будут плачевными, человек, искренне считающий, что он сделал то, что собирался сделать, будет переживать превратности судьбы с большим терпением и большей дозой акцептации.
— Я не могу отменить закон всемирного тяготения, но вполне могу проверить свой парашют перед прыжком.
Если представить все “причины” какого-либо события в виде двух списков: причины, локализованные внутри меня и причины, лежащие вовне, то именно первый список заслуживает более пристального внимания. Хотя внутренних причин может быть немного и казаться они могут незначительными, но это единственное, что мы сами можем изменить. Внешние причины могут казаться подавляющими по своему значению, но они -данность, которую мы в большинстве случаев изменить не можем. Я не могу отменить закон всемирного тяготения, но могу проверить парашют перед прыжком. (60:)
Установка, которую люди занимают в отношении ответственности, т.е. готовности к активному участию в формировании своей судьбы и исследованию в первую очередь “внутренних причин”, явным образом проявляется в языке: выбор подлежащего и дополнения (субъекта и объекта действия), активных или пассивных грамматических форм и т.д. В рассматриваемой позиции мы обращаем внимание и реагируем на “Язык активности”.
— Кто локализует инпут в пределах собственных действий, тот говорит ответственно.
Фундаментальное понятие для этой позиции — инпут (трудно переводимый термин, употребляемый во многих областях техники, главным образом в теории цифровых машин; означает вход системы переработки информации, ввод самой информации, вклад, участие, подводимую мощность в электротехнике и т.п. Прим, переводчика) или участие. Инпут может представлять собой непосредственное действие или воздержание от действия, которое было возможным. Более тонкими проявлениями могут быть перцепции, приписывание событиям важности или Определенных значений и т.п. Речь и, возможно, образ мыслей пациента тем более ответственен, чем в большей мере он склонен в своих высказываниях помещать инпут в сфере своих действий или перцепции, т.е. считать эти сферы исходной точкой развития тех или иных событий.
— Мы просим пациента описывать события так, чтобы становился ясным его личный вклад в их развитие.
Данную позицию легче использовать, если предварительно познакомить его с понятиями инпута, ответственности и активности, но и общение с “непосвященным” пациентом не представляет особых трудностей. Мы просим или рекомендуем пациенту описывать происшедшие и происходящие события таким образом, чтобы в каждом случае становилось ясным, каков был в них его инпут — его вклад в сами события или в то, что именно эти события он выбрал в качестве темы разговора.
Два главных оборота, используемых терапевтом в этой позиции: «Не могли бы вы еще раз сказать то, что вы только что сказали, но с большей ответственностью?” и «Расскажите, (61:) пожалуйста, еще раз об этом событии, уделяя больше внимания вашему вкладу в его развитие (инпут)».
Приведенный ниже пример беседы поможет прояснить суть дела:
Пациент: На работе у меня создалась невыносимая обстановка и в конце концов я был уволен (вышвырнут с работы).
Терапевт: Не могли бы вы сказать это еще раз, выявив ваше участие в происшедшем?
Пациент: Шеф объявил мне, что я должен вести финансовую отчетность по еще одному проекту помимо того, который я уже обслуживал, поэтому я ему сказал, что не хочу этого делать, и он меня уволил.
Терапевт: Не могли бы вы сосредоточиться на этом “поэтому”, и определить свой вклад в происшедшем?”
ВНИМАНИЕ: это тонкий и важный момент — слово “поэтому” предполагает непосредственную причинно-следственную связь, что источником действия “я ему сказала, что не хочу этого делать” было новое служебное поручение. В действительности же источником его была оценка пациентом этого поручения.
Пациент: Ну, мне не хотелось брать на себя дополнительные обязанности, поэтому я так сказал.
ВНИМАНИЕ: теперь пациент позволяет предположить, что причиной действий было его желание или нежелание. На практике мы можем приостановить свою интервенцию в любой момент, но с точки зрения “чистой” позиции ответственности мы должны и дальше зондировать слово “поэтому” до тех пор, пока не дойдем до утверждения, что в данной ситуации пациент решил уйти с этой работы, причем уйти таким образом, чтобы иметь возможность говорить, что его уволили (вышвырнули с работы).
— Терапевт должен познать активность и инпут в своей собственной жизни, если хочет эффективно применять эти понятия в отношении других.
Слушателю-терапевту следует немало потрудиться, чтобы развить в себе способность чувствовать действительную свою активность и личное участие (инпут) в собственной жизни, если (62:) он хочет научиться использовать эти понятия в отношении других; не сможет понять ситуацию, увидеть личное участие пациента тот, кто принимает его версию о том, что он стал жертвой обстоятельств.
Надо сказать, что применение этой позиции в психотерапевтическом процессе учит и самого терапевта аналитически относиться к событиям своей жизни. По этой причине позиция ответственности относится к наиболее охотно мною используемым.
— Люди нуждаются в жизненных ролях, на которых могли бы учиться. Множество людей живут в полном незнании простейших вещей, происходящих на свете, в частности того, как в жизни человека чувства соединяются с действиями. Возможно, их родители скрывали от них многие важные аспекты своей жизни или лгали на их счет или же им просто не пришлось сталкиваться в своей жизни с серьезными коллизиями. Так или иначе у таких людей есть существенные пробелы в постижении ткани бытия.
В работе с такого рода пациентами не достаточно и неэффективно обучение их по “частям”. От одной частности к другой. Им надо дать представление о том, как в реальной жизни разные её аспекты и события вступают в сложные взаимоотношения. Короче говоря, им нужны модели жизненных ролей, с которыми бы они могли себя идентифицировать и на которых могли бы учиться.
— Потенциальная модель жизненной роли должна предлагаться человеком, имеющим определенный авторитет, но не настолько подавляющим, чтобы этой модели невозможно было последовать.
Желая стать моделью роли, терапевт должен захотеть раскрыть свою жизнь, как прошлое, так и настоящее, се “хорошие” и “плохие” стороны, важные и тривиальные так, как они (63:) выглядят, без умалчивания, морализирования и оправданий. Если такое раскрытие содержательно связано с тем, что принес с собой пациент, ему будет легче освоить новое знание, ассимилировать его и стать, возможно, личностью более целостной. Слушатель-терапевт для того, чтобы стать действительно пригодной моделью роли, должен удовлетворять двум требованиям. Во-первых, он должен восприниматься пациентом как человек, обладающий определенной силой или компетентностью (иначе ему не стоит подражать), т.е. веющий некоторый авторитет. Во-вторых, модель должна быть доступна подражанию, т.е. иметь достаточно много элементов, совпадающих с ситуацией пациента. Оптимальной моделью является человек, идущий той же “дорогой”, что и пациент, но несколько опередивший его.
— Суть приема в том, чтобы проиллюстрировать на конкретном примере, как у других протекают процессы, подобные тем, что захватили пациента. Эта позиция пожалуй наиболее трудна для профессиональных психотерапевтов, обучение которых во многом посвящено тому, как избежать самораскрытия. Во время рассказа пациента терапевт отслеживает воспоминания собственной жизни и, если они увязываются с обсуждаемой проблемой, рассказывает о них говорящему более или менее подробно. Подобие должно заключаться не в сходстве внешних обстоятельств ситуаций, а в глубокой идентичности значений и чувств.
Суть приема (подхода) — проиллюстрировать конкретными примерами, как происходило развитие событий в ситуации подобной той, в которой оказался пациент, у других людей. Причем эти иллюстрации лишены даже намека на вынесение моральных оценок и поучений. Это не идеализированный образ (“так быть должно”), а бывший в действительности “инцидент” с элементами глупости, трусости, непоследовательности, через которые проходит каждый живой человек. Приводимые данные должны быть достаточно подробными и точными, чтобы пациент имел возможность сам сделать выводы. Недопустимы примеры, предполагающие однозначную моральную оценку или сформулированные в такой общей форме, что их содержание (64:) сводится к воспроизводству общих мест из теории этического выбора.
— Люди испытывают облегчение и укрепляются духом своим, когда видят, что ситуация, казавшаяся безнадежной, нашла разумное разрешение в чьей-то жизни.
Подход, выраженный в рассматриваемой позиции, описали и распространили С. Джурард и О. Маурер, хотя мне приходилось встречать его и раньше (в “Синаноне”). Раскрытие (рассказ своей истории) было очень важным элементом игры в “Синаноне”, хотя в публикациях это и не было достаточно отчетливо выражено. Я живо вспоминаю чувство заинтересованности, безопасности и вовлечения (я играл роль “пациента”), когда кто-то, кого я уважал и которым восхищался, описывал случаи из своей жизни подобные, но гораздо худшие, чем те, которые представил я, и при этом не производил впечатления несчастного, и вел себя очень мило. Действуя в противоположной роли (рассказывающего свой опыт), видел как мои партнеры испытывают облегчение, когда я описывал ситуации, в которых я оказался, подобные структурно тем, в которых они пребывали в то время: увольнение с работы, непонимание окружающих, уход близких людей и т.д.
“Я не одинок в своем положении”, “Может быть все образуется, хотя сейчас выглядит безнадежно”, “Возможно у меня все в порядке, ведь у него было что-то подобное, а он производит впечатление нормального человека” — вот фрагменты самоотчетов моих партнеров по занятиям.
Во время одного из занятий (воркшопов) я познакомился с женщиной, социальным работником в доме для одиноких матерей. Она сама в возрасте 16-ти лет родила внебрачного ребенка и счастливо его воспитала, но никогда не рассказывала об этом женщинам, с которыми работала, хотя когда-то ей очень хотелось это сделать. Только теперь она поняла, что этот факт её жизни может быть мощным инструментом для проведения позитивных перемен в поведении её подопечных.
Самораскрытие, являясь весьма полезным приемом для пациента, не меньше пользы приносит и для личностного роста терапевта. Я не знаю лучшего способа приобщения к жизненной (65:) мудрости и интеграции, чем приобщение других к своему жизненному опыту, что позволяет увидеть его с разных точек зрения.
— Пациент достигнет большей ясности восприятий окружающего, если будет получать полноценную информацию по обратной связи.
Пациент сможет выработать более отчетливый и адекватный взгляд на то, какое влияние он оказывает на окружающий мир, на то, что для него является действительно важным и значимым, если будет получать достоверную и достаточно полную “обратную” информацию от слушателя-терапевта. Если в его речи, манере выражать свои мысли есть что-то, вызывающее раздражение или скуку у слушателя, то об этом лучше знать, чем не знать. Слушатель оказывает говорящему услугу, когда открывает эти чувства в момент их появления.
Очень существенный момент применения этой позиции: слушатель не утверждает, что его чувства намеренно или случайно вызваны словами или действиями говорящего. Слушатель не пытается понять, почему он ощущает раздражение или скуку либо побудить партнера “сделать что-нибудь”. Нет: он просто регистрирует появление таких чувств, предоставляя их интерпретацию и эвентуальные предупредительные меры пациенту.
Данная позиция, как правило, применяется в отношении пациентов с сохранными личностной структурой и характером, самооценка которых не будет поколеблена негативной информацией.
— Существеннейший момент подхода заключается в том, чтобы терапевт не приписывал говорящему “причины” своих чувств. (66:)
Слушатель непосредственно сообщает говорящему о чувствах, испытываемых им “здесь и сейчас”, формулируя высказывания от первого лица в настоящем времени. Терапевт может в любой момент прервать пациента, чтобы сообщить ему о своих эмоциональных реакциях: “Мне стало скучно”, “Теперь мне чрезвычайно интересно то, что вы говорите”, “Я теряю терпение” и т.д. Весьма важно, чтобы высказываемые чувства были искренни, полны (ничто не замалчивается) и чтобы слушатель никоим образом не приписывал пациенту ответственности за возникновение у него тех или иных чувств.
Эта позиция разрабатывалась главным образом в рамках гештальт-терапии, а также немногочисленными психотерапевтами, придерживающимися экзистенциональной ориентации. Применяя рассматриваемый подход, очень легко скатиться либо к моральному “эксгибиционизму”, либо к манипулированию собеседником. Здравый смысл подсказывает, что тем, кого эта позиция привлекает очень сильно, лучшей вообще не пользоваться. При умеренной же преференции работа в этой позиции безопасна и для пациента, и для терапевта.
— Каждое высказывание отражает всю систему мировоззрения говорящего.
Данная позиция основана на предположении, что каждое высказывание выводится из всей системы мировоззрения человека. Высказывание в отрыве от мировоззрения совершенно непонятно. Дело затрудняется тем, что мировоззрение вовсе не всегда осознается. Вербальная продукция может порождаться без малейшего сознательного учета мировоззрения подобно тому, как не всякий идущий человек может сформулировать биомеханические условия сохранения равновесия.
— Открытие того, что точка зрения есть только точка зрения, а не реальность, может привести к снятию проблемы. (67:)
Рассматриваемый круг явлений выступает не так часто, но его возможное присутствие надо иметь в виду, когда мы встречаемся с упорно держащимися проблемами. В этих случаях речь может идти о существовании комплекса мировоззренческих установок, которые я называю “основой бытия”. Бывает, что проблемы возникают лишь потому, что в “основе бытия” пациента существуют значительные деформации противоречия, затрудняющие адаптацию.
Открытие пациентом факта, что его точка зрения является лишь точкой зрения, а не реальностью, часто приводит к снятию, а не решению) проблемы.
— Достаточно того, чтобы само собой разумеющееся стало предметом критического осознания.
Каждое высказывание пациента укоренено в пластах установок, лежащих за пределами сознания. Если он осознает существование той или иной установки (принципа), определяющей его поведение, то либо сознательно признает её истинность и будет следовать ей в дальнейшем, либо сознательно отвергает её и не будет ею руководствоваться по крайней мере на этом уровне. Во втором случае все, что пациент собирался сказать и что опиралось на “ложное” убеждение, теряет смысл и способ рассмотрения (точка зрения) проблемы или темы может подвергнуться решительному изменению. Мы не можем и не должны предвидеть, какова будет новая точка зрения и влиять на её содержание и формирование — достаточно, что ранее неосознаваемый принцип поведения вошел в поле сознания.
Проблема “мировоззренческих” предпосылок подробно изложена во втором разделе. Здесь мы приведем лишь один пример, иллюстрирующий процесс “вслушивания” в предпосылки и его целевое назначение.
Одна из пациенток сказала как-то с отчетливо выраженной неприязнью: “Мой бывший муж даже не помогал мне при ходьбе, когда мы отправлялись куда-нибудь вдвоем”. Для того, чтобы составить такое высказывание, она должна была полагать, что её экс-муж мог или должен был ей помогать. Когда я спросил у нее: “Вы всерьез думаете, что он должен был это делать?”, она выглядела смущенной (этим чувством обычно сопровождается (68:) осознание предпосылки), но быстро сориентировалась, что не только не было причин ожидать от него помощи, но она сама не захотела бы принять помощь с его стороны, учитывая их тогдашние отношения. Это позволило ей перенести центр тяжести с выражения неприязни к бывшему мужу на рассмотрение собственных экспектаций, существовавших в то время и мешающих ей поныне по-новому устроить свою жизнь.
В рассматриваемой позиции слушатель-терапевт вслушивается не столько в содержание высказываний, сколько в логически “подстилающий” его слой предпосылок и установок. Затем терапевт выносит на обсуждение предпосылки (в нашем случае вопрос: “Вы действительно думаете, что он должен был вам помогать?”). Если пациент сознательно принимает предпосылку, он просто говорит: “Да, должен”, и продолжает свою речь. В приведенном примере было на так: пациентка должна была задержаться и разрешить выявленное противоречие.
Принципиальный момент действий терапевта в этой позиции — не выражать сомнений относительно услышанного высказывания и протеста по поводу его содержания. Его задача — установить логические предпосылки высказываний и продемонстрировать их пациенту, чтобы убедиться, что он их полностью принимает, или чтобы дать ему возможность выявить самому противоречия в своих рассуждениях.
Способность использовать рассматриваемую позицию на практике зависит от того, насколько сам терапевт способен выявлять в собственных словах скрытые предпосылки. Если у терапевта и пациента есть общий набор недоступных сознанию установок, их сотрудничество в данной позиции будет невозможным.
- Тот, кто в своей жизни в каком-то смысле “сошел с дистанции”, может стараться “вернуться на дистанцию”, размышляя и (69:) говоря о своей ситуации. Его способ выражения своих мыслей может содержать элементы смущения, беспокойства, сомнения и т.д. Эти элементы неотъемлемы от поведения человека, решающего трудную жизненную задачу, но со стороны могут выглядеть недостаточно привлекательными и уж совсем не эффектными.
Потребность сохранить привлекательность своего образа для окружающих может побудить пациента сделать свое поведение и слова “совершенными”: преодолеть смущение, беспокойство, сомнения — быть “крутым”. Все это существенно затрудняет его дела. Вместо того, чтобы основательно проработать свои проблемы, этот пациент больше озабочен твоим “внешним” видом: “Я не должен проявлять смущение, ото не достойно” и т.п. Если создать ему условия для естественного поведения, он будет действовать быстрее и эффективней.
— Помощь пациенту в преодолении смущения может кончиться коллизией с ясностью его мысли.
Предпринятые терапевтом с самыми лучшими намерениями попытки помочь пациенту преодолеть его сомнения, смущение и т.п., могут усилить описанный процесс самоблокирования и затруднить пациенту продвижение вперед. Поэтому в рассматриваемой позиции терапевт сосредотачивается на подтверждении, что каждый очередной шаг пациента хорошо и правилен, даже если это не ясно до конца ни тому, ни другому:
Пациент: Мне неприятно, что я выражаюсь так путано, не ясно.
Терапевт: Это замечательно, что вы заботитесь о ясности мысли, хотя еще не до конца разобрались в своей ситуации.
Пациент: Я боюсь, что мне никогда не удастся выразиться по этому поводу яснее.
Терапевт: В вашем положении выражать такие опасения -это требует немало смелости!
Данная позиция базируется на факте (наблюдении), что ни одно событие не имеет значения само по себе, но его значение устанавливается в сравнении с другими событиями. Одно и то же событие может иметь разное значение и ценность в зависимости от актуального состояния системы ценностей субъекта} замешательство, понимаемое как блокирование поведения, может быть негативным фактором. Понимаемое же как (70:) естественный этап в достижении ясности, может быть принято как натуральное и даже желательное состояние.
Если в этой позиции и сокрыта какая-то техника, то она сводится к изменению системы соотнесения (сравнения). Каждое высказывание пациента, сделанное в негативном тоне, изолируется от системы сравнения, в котором оно имеет негативную окраску, и перемещается в другую систему соотнесения, в которой можно увидеть его позитивные стороны,
Новая система соотнесения должна быть знакома пациенту, но быть из числа тех, которые он, очевидно, давно не использовал. Суть метода не в убеждении пациента принять новую систему соотнесения и оценки событий, а в том, чтобы напомнить ему о существовании таких систем, от применения которых он по тем или иным причинам отказался. Это не означает также, что новая система в каком-то смысле более правильна, чем та, которой он пользуется. Речь идет лишь о том, чтобы у пациента появилась возможность выбора, чтобы он убедился, что у него больше свободы интерпретации, чем он предполагал; если, например, пациент считает повышенное беспокойство своей проблемой, то терапевт в рамках позиции совершенствования может высказать предположение, что при взглядах пациента на мир и окружающие его опасности его повышенное беспокойство логически оправдано. В этом случае исчезает, по крайней мере, “беспокойство по поводу беспокойства” и пациент остается наедине со своей фундаментальной проблемой.
К позиции совершенствования лучше подходить не как к “технике”, а как к “способу бытия”. Терапевт должен с головой уйти в представление, что “все, что происходит на свете, закономерно”, и действовать в этом духе.
Позицию совершенствования, чтобы оценить, надо испробовать. Удивительно, сколь многие отзываются о ней резко негативно после теоретического знакомства! (71:)
Кроме описанных, мы выделяем еще три позиции, имеющие скорее вспомогательный характер. Они полезны в обучении, особенно, на начальных его этапах.
— Пациент тратит значительную часть энергии на отслеживание реакций терапевта и формирование своих наблюдений.
Использование анонимных позиций мы иногда называем, в шутку, “исповедальней”. Половина участников тренировочной группы, играющие роль пациентов, рассаживаются по краям комнаты лицом к стене, а за каждым из них ставится стул. Вторая половина (“терапевты”) тихо усаживаются на эти стулья и по данному знаку кладут руку на плечо “своего” пациента. Тот говорит после этого в течение десяти минут на любую тему, связанную с его жизнью и представляющую для него особый интерес. Обычно “терапевт” поддерживает физический контакт (рука на плече) с “пациентом” в течение половины этого срока, другая же половина протекает без физического контакта. Несмотря на исключительную простоту ситуации, влияние установления и прерывания физического контакта многообразно и драматично. Хотя момент прерывания контакта случаен, “пациенты” считают, что физическое отдаление “терапевта” как-то связано с тем, что они сказали. Различны и реакции “пациентов”: одни чувствуют себя без физического контакта, как “нереализованные”, другие, напротив, расцветают. В этой позиции “пациенты” могут прочувствовать, до какой степени они зависят от контакта в своей мотивации высказываний, а также (поскольку в этой позиции они не могут следить за реакциями “терапевта” и даже не знают, кто он) тот факт, как много сил и энергии отнимает у них отслеживание реакций “терапевта” и попытки влияния на него.
“Терапевты”, в свою очередь, могут сравнить свое состояние слушателя в ситуации, когда он является объектом наблюдения “пациентом” и без этого. Подобно, как при применении нулевой позиции, многие бывают поражены тем, что пациенты сами (72:) находят дорогу конструктивным решениям без каких бы то ни было сигналов со стороны терапевта.
В этой позиции помощи нет ниоткуда: “пациент” остается один на один с тем, что он сказал и что собирается сказать. До того, как эта позиция будет испробована на практике (это касается также и нулевой позиции), трудно оценить несколько она может быть важна для подготовки терапевта. Обычно, когда говорящий в ситуации обычной или терапевтической беседы начинает “напрашиваться на отклик”, он получает его от слушателя в виде той или иной формы интервенции. В этой же форме беседы помощь ниоткуда не приходит. Говорящий остается наедине с тем, что он сказал и что собирается сказать.
В этих условиях пациенты нередко начинают неровно, но удивительно быстро продвигаться в сторону фундаментальных для них тем, которых они прежде избегали. Участники занятий сообщали, что в течение десяти минут достигали существенного прогресса в понимании своих важных жизненных проблем, не улавливая даже, в какой момент они делали их предметом обсуждения. Хорошим сравнением для описанного процесса может послужить ручей, текущий частью по земле, частью под землей. Хотя временами мы перестаем его видеть, он продолжает течь своим, наилучшим для него руслом. Применение анонимных позиций в практике обучения терапевтов дает лучший эффект, если они используются не изолированно, а в комбинации с другими приемами.
“Терапевт” использует нулевую позицию с тем, что может в течение десяти минут шесть раз (и только шесть!) использовать те или иные формы интервенции. Это эффективная переходная позиция. Принятые ограничения освобождают терапевта от необходимости реагировать, но вместе с тем обязывают слушать с мыслью об определенном числе интервенций, что не позволяет слишком удаляться от содержания высказываний пациента. Прошедшие эту тренировку отмечают, что данная учебная процедура способствует особо тщательному отношению к качеству интервенции: ограниченно их количество заставляет задавать себе вопросы: “Необходимо ли это замечание? Самое ли это (73:) лучшее из того, что я могу сказать? Подходящий ли это момент для реплики?” и т.п.
В этом варианте упражнения шесть интервенций должны иметь форму вопросов. В процессе обучения “терапевт” учится отличать вопросы, определяемые его собственными интересами от тех, которые органично вытекают из хода и манеры изложения, принятых пациентом.
Этот вариант упражнения дает право терапевту на произнесение шести утвердительных предложений в течение десяти минут. Используя попеременно варианты А и Б, участники занятий могут ознакомиться с различными реакциями “пациента” на утверждения и вопросы “терапевта”. Становятся также понятными различия эффектов “ознакомительных” утверждений в первом лице (см. позицию 6Б) и “толковательных” утверждений, т.е. спекуляций на тему внутреннего состояния пациента.
Мы рассмотрели лишь некоторые из вспомогательных позиций. Почти каждый важный для обучения терапевта вопрос можно переложить в терминах позиций терапевтического выслушивания таким образом, что обучение будет протекать в поведенческом плане, что удачно дополняет теоретическое основание. Применяя те или иные позиции, обучающийся получает возможность сам делать открытия, которые затем будут закреплены на теоретических занятиях.
Главной целью использования рассмотренных 12-ти позиций есть учебное исследование того, как влияют на процесс коммуникации различные установки слушателя-терапевта. Эти эффекты весьма многообразны и чем большим количеством позиций владеет терапевт, тем эффективнее он может исполнять роль слушателя. (74:)
Обычно мы имеем дело с учебной группой. Это могут быть “здоровые” пациенты, профессионалы-терапевты или просто люди, желающие расширить свои коммуникативные возможности. Участники группы попеременно выступают в роли то терапевта (слушающего), то пациента (говорящего). Последний может использовать реальные факты и обстоятельства своей жизни или играть чью-то роль. С этого занятия начинаются, но затем практически все участники группы приходят к обсуждению тем, которые их лично интересуют или составляют для них проблему. Многие высказываются в том смысле, что группа приносит им пользу, выходящую далеко за пределы приобретения или повышения квалификации.
Общий аспект тренировок — умышленное сужение возможных реакций в ситуации, когда отрабатывается одна и только одна позиция. Обучаясь всему сразу, мы не обучаемся ничему. Опыт показывает, что последовательная концентрация на отдельных приемах дает лучшие учебные результаты.
Иногда можно услышать упрек, что рассмотрение позиции -это нечто “механическое”, неспонтанное. Я считаю, что в каждой ситуации слушания мы имеем дело с той или иной позицией, а все они когда-то были предметом обучения. Дело лишь в том, насколько обучение позициям и их использование было сознательным. “Естественной” позиции слушания не существует: каждая культура или субкультура осваивает определенный набор возможностей и представляет его как естественный. Цель, которую мы ставим в процессе обучения, сводится к плавному и уверенному владению максимально широким набором приемов, позволяющих реализовать каждую интенцию в любой ситуации.
Я ни в коей мере не утверждаю, что составленный мною список позиции полон. Существуют и другие, значительно отличающихся от рассмотренных. В качестве примера можно упомянуть хотя бы три: понимание, катарсис, конфронтация. Я сосредоточился на менее известных позициях, которые кажутся мне ценными для обучения и профессионального использования. Первые четыре я выбрал по причине их ценности и “атеоретичности”. Их можно применять, не чувствуя себя связанным какими-либо теоретическими положениями. Это в особенности относится к позициям 0 и 1: они находят применение в контексте каждой “теологии”. Позиции 2 и 3 уже заключают в (75:) себе некоторые реакции на содержание высказываний и оттого к одним теориям приложимы лучше, чем к другим. Тем не менее первые четыре позиции можно применять почти механически, позволяя теории исчезать из поля зрения.
Позиция 4 занимает промежуточное положение. её можно использовать едва ли не механически, но освоить её легче при некоторой доле теории и демонстрации. Наконец, позиции 5, 6 и 7 требуют принятия определенных принципов и предварительной тренировки и демонстрации.
Мы обсудили потенциальные позитивные эффекты каждой из позиций. Однако каждая из них может дать и негативный результат при неадекватном использовании. Нулевую позицию “терапевты” — участники учебной группы воспринимают как “холодную” и требующую “каменного выражения лица” в большей мере, чем спокойствия: тогда как “пациенты” не выносят такого впечатления. Слушатель может так концентрироваться на “правильном” её исполнении, что это сказывается на его способности слушать.
Позиция 1 несет в себе риск, что “пациент” расценит коммуникацию как свою неудачу. Сообщение “терапевта” по обратной связи: “Это до меня не дошло” часто воспринимается как оценка (осуждение), а не как информация.
Подобная опасность сопутствует позиции 2, хотя и в меньшей мер. Слушатель здесь может так увлечься отработкой позиции, что перестанет слушать.
Позиция 3 реализуется между двумя крайностями одинаково отрицательно свойства: механической перифразой столь дословной, что становится бесполезной и избыточной интерпретацией, в которую терапевт вплетает слишком много своего, утрачивая контакт с реальным миром пациента.
Позиция 4 относительно безопасна. Терапевт выбирает момент интервенции на основе собственных побуждений, а пациент продолжает концентрироваться на том, что для него важно. В этой позиции терапевт может стать слишком “активным”, что отвлекает пациента.
В позиции 5 может создать впечатление излишней аналитичности и оценочности.
В позиции 6А1 терапевт рискует отнять слишком много времени собственными “россказнями”. (76:)
Позиция 6Б таит в себе опасность того, что терапевт излишне сконцентрируется на себе. Ему легко будет счесть свои реакции следствием поведения пациента.
В позиции 7 терапевт легко впадает в грех чрезмерной аналитичности и насаждения собственных ценностей в рамках интервенции.
Реплики, высказываемые терапевтом в позиции 8, могут выродиться в неосторожное рационализирование, поддерживающее и даже фиксирующее актуальное поведение пациента, вместо продуманной модификации его системы соотнесения.
Рассмотренная система позиций слушания постепенно складывалась в течение последних десяти лет. Отдельные позиции меняли свое значение и “вес”. Постепенно, не благодаря использованию какой-то одной из них, но благодаря применению их всех и благодаря самому понятию “позиция” я стал замечать, что я меняюсь как коммуникатор. Студенты, широко использовавшие те же методы, делали наблюдения, подобные моим.
Мало-помалу пришло осознание существа происходящих перемен: я и мои студенты освобождались от приписывания особого значения четырем аспектам, которые принято считать основополагающими для терапевтической беседы. По довольно случайной литературной ассоциации я условно обозначаю это “четырьмя родами свободы”. Ниже представлен их краткий обзор.
Когда беседа протекает в нулевой или анонимкой позиции, довольно часто наступали долгие периоды молчания, в течение которых пациент очевидным образом “боролся” с обсуждаемым материалом. Нередко бывало, что когда он вновь начинал говорить, мне не хватало некоторых звеньев его рассуждений (прошедших в молчании) для понимания того, как он дошел до этого пункта. Поскольку принятая позиция не позволяла задавать (77:) вопросы, мне не оставалось ничего иного, как смириться со своим непониманием. Постепенно мне стало ясно, что оно вообще не имеет никакого значения. Пациент сам доходил до способа рассмотрения проблемы, приносящего ему облегчение или пользу. Я осознал, что мои вопросы, ставящие себе целью моё (и только моё) понимание, только отвлекли бы пациента от его хода мыслей. Я даже начал подозревать, что и понимание своей ситуации пациентом вовсе не обязательно обусловливает благоприятные в нём перемены, а уж моё понимание — и подавно!
Во время одного из занятий пациент испытывал столь сильное чувство вины, что не был в состоянии обсуждать её причины. Я предложил ему говорить о своих чувствах, действиях, мыслях, группирующихся вокруг чувства вины без упоминания о поступке или помысле, ставшем источником его эмоционального переживания. Это оказалось не только не трудным для выполнения, но и продуктивным. Скоро выяснилось, что процесс, который я назвал “управление образом”, позволяет держать чувство вины “на поводке”, и пациент может свободно дозировать его, если хочет или готов приблизиться к болезненной точке. Во мне созрело убеждение, что существует только несколько фундаментальных тем, и говорить о них можно, не вникая в конкретное содержание. То, что можно назвать структурой переживаемого, почти не зависит от его содержания, и заниматься этой структурой — это всё, что в действительности необходимо. Более того, я убедился, что включение содержания переживаемого в терапевтический процесс есть явление в общем нежелательное.
Оно отвлекает от главного и создаёт опасность, что с обсуждаемым содержанием будут смешаны реакции на него самого терапевта. Хотя я и не ввожу запретов на обсуждение частных содержательных аспектов проблемы, но настраиваю пациента на то, чтобы это делалось лишь в случаях действительной необходимости. И довольно часто бывает, что такой необходимости не появляется. (78:)
Нередко случается, что участники учебно-терапевтических групп, исполняющие роль пациентов, достигают существенного прогресса в своих жизненных проблемах, работая в паре с другими участниками, которых они совсем не знают и с которыми не имеют возможности познакомиться во время занятий. Это особенно ясно видно на примере анонимной позиции, где “пациент” знает только то, что его “терапевтом” является кто-то из участников группы. Хотя дружеское отношение, забота, душевное тепло могут быть важным моментом во многих терапевтических ситуациях, они ни в коем случае не являются основополагающим моментом. Личность терапевта, его индивидуальность искушает его заняться решением проблем пациента, к тому же так, как ему (терапевту) кажется правильным. Истинное слушание происходит вне пределов личности: скорее на экзистенциальном уровне, чем на уровне поверхностного эго.
По сути это представляет собой продолжение и расширение соображений, высказанных в пункте 3. Доверие к терапевту — вещь, конечно, приятная, но не необходимая. “Контакт” мы часто путаем с хорошим самочувствием в чьём-либо обществе. В действительности контакт означает лишь то, что коммуникационный канал, связывающий двух человек, достаточно открыт. То, что принято называть “установлением добрых отношений” может быть иногда необходимо, но нередко представляет собой трудоёмкий процесс производства необязательной роскоши, а то и способ ухода от работы над проблемой. Хорошая, эффективная работа, требующая взаимодействия, в любой области человеческой деятельности может протекать при некотором минимальном (остальное — избыток) уровне взаимного доверия и акцептации. Не считаю психотерапию исключением. Излишнее внимание “тёплым, душевным отношениям” может создавать преграды для эффективного терапевтического процесса. (79:)