Я прикасаюсь к земле, земля прикасается ко мне

Хью Пратер

(С) 1997 Перевод Евгения Волкова.


Гейл (единственному кролику)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга, как и та, что предшествовала ей, эволюционировала. Она взята из дневника, который я заполнял время от времени и который включает последние два или три года моей жизни. Отдельные записи, которые я выбрал, расположены в хронологическом порядке, по крайней мере, в терминах внутренней жизни, если не внешней, и взятые как целое, я полагаю, они представляют тот же самый странный паттерн, который я увидел в моей прошлой книге: каждый раз, когда я думаю, что чему-то научился, моя жизнь, кажется, нарочно поворачивается так, чтобы противоречить этому. Однако это противоречие никогда не является абсолютным; это скорее четверь поворота, чем полный. И таким образом я остаюсь с этим убеждением: нет ответов, есть только альтернативы; и самое лучшее, что я могу делать — доверять моему теперешнему опыту и следовать за ним туда, куда он меня ведет. — И он вел меня поразительно расходящимися путями, от Мари Беккер Эдди к Фрицу Перлсу, от Максуэлла Мольца к Кришнамурти... но как-то, в определенное время, каждый работал, каждый был нужен, и, наоборот, каждый из них становился отравой для меня, когда я неизбежно цеплялся за их слова несмотря на свой опыт.

Я хочу, таким образом, напомнить вам, что каждое высказывание в этой книге в самом лучшем случае является асимптотическим выстрелом в жизнь, и в мою жизнь, не в вашу. Если мои слова подтверждают вас, тогда смакуйте их для этого момента; но если они заставляют вас недоверять вашему собственному опыту, выплюньте их. Вы — единственный авторитет в том, что хорошо для вас, и как только вы поняли это, вы почувствуете невиданный покой (невиданное умиротворение) и свободу.



Есть обычный ( flat) способ видения, я знаю его хорошо, я живу с ним большую часть дня. И есть духовный способ видения, который приходит ко мне внезапно, и когда это случается — это редкий день. С этим новым видением я могу видеть невинность, пронизывающую всех людей и все вещи, как будто луч света упал на хранимые как ценности предметы в забытом чулане, и на мгновение я живу с этим видением, и я, и все вещи вокруг меня изменяются.

Я связываю этот духовный способ видения с многими причинами. С музыкой и поэзией, с закатами и морями, с друзьями, которые [действительно] друзья, с любовью, и время от времени с книгой или отрывком из книги. Эти вещи иногда вдохновляли меня к этому более широкому видению, но я редко был способен возвращать и использовать какую-то из них, чтобы вернуть это обратно. Если я попытаюсь сделать это, стихи или песня потеряют свою магию, и я получу только эхо моего предыдущего удивления.


Иногда я сомневаюсь и иногда верю. И мне не нравится заставлять себя верить, когда сомневаюсь, и заставлять себя сомневаться, когда верю. Очевидно, что ни Бог, ни Случай не нуждаются в моём постоянстве.


Когда я рисую, на меня влияют текстура бумаги, вязкость краски, состояние кисти. Я прикасаюсь, чтобы сделать тонкую линию, а она выходит широкой. Тогда картина принимает новое направление — я влияю на нее, она влияет на меня.


Я начинаю делать одну вещь, и что-то ещё случается, чтобы «отклонить меня». Я обижаюсь на влияние и пробую возвратиться к моему первоначальному намерению. Но я уже нахожусь под влиянием. Я всегда под влиянием. Я не живу в вакууме вместе с моими намерениями. Я есть отношения. Я спускаюсь по дороге и чувствую внезапную вспышку солнечного тепла: я останавливаюсь и грею свои глаза. Я получаю письмо от Джона, грызню от [пса] Руфуса, знающий взгляд от клерка, и я больше не тот же самый. Чем я только что был, уже не применимо. Что я только что намеревался, находится в прошлом. Это — не недостаток решительности, это — путь, которым струится жизнь: всегда новая картина, всегда новый я.


Не являюсь ли я больше сознанием, чем телом, больше телом, чем чувством (ощущением), больше чувством, чем памятью, больше памятью, чем будущим? Иногда весь я — гнев, иногда — мир. Есть минуты, когда я живу для завтрашнего дня, и минуты, когда я живу для нее. В горячей постели прошлой ночью я был плотью, а затем — душой. Но большую часть времени я не только тело или сознание, и когда я в мире в этой реальностью, а мой разум не оседлывает мою плоть, а мое сейчас не отрицает мое завтра, и когда эмоции и воспоминания, и потребности, и все т. п. моего существа каждое имеет свой голос, я могу видеть (понимать), что я — как каждый другой... или, возможно, даже — как все.


Причина и результат не имеют конечной точки. Все, что я делаю, касается всего остального. В то время, когда у меня росло желание выразить мое неудовольствие, я замечаю, что начал ставить точки над i. И, так или иначе, это связано с комментарием, который я сделал недавно относительно Бьюлы: «Я ей нравился, пока не поставил на ней точку». И все это, кажется, сопровождает мою новую позу: я больше не держу свою голову опущенной так часто, [как раньше]. И я подозреваю, что имеется тысяча других связей.


Я не рассматриваю рост как процедуру, которая определяет местоположение «реального меня»; я смотрю на это больше как на процесс, посредством которого я узнавал другие аспекты меня, которые являются одинаково столь же «реальными», как и знакомыми мне. Я всегда «реален» к некоторой части моей индивидуальности и, в тот же момент, не «являюсь реальным» к другим частям. В этом смысле я всегда действую, всегда выбираю действовать, [исходя] из [отдельной] специфической своей стороны. Нет никакого такого состояния как «не в контакте». Каждый находится в контакте с чем-то. Есть состояние отсутствия контакта [соприкосновения] — вне соприкосновения с частями моего тела, с природой, с другими людьми, с другими аспектами моей индивидуальности. И есть такое состояние, когда я вязну в том, с чем я соприкасаюсь. Большую часть моей жизни я осознавал свой интеллект и немного еще. И это истинно для большинства людей, которых я знаю: они остаются практически в пределах одного отсека своего существа.


Когда Баз оставался с нами, я замечал, что 80% его разговора было относительно «Больших Людей, Которых Я Знал или О Которых Читал». Я удивляюсь, если разговор большинства людей сосредотачивается главным образом на единственной теме. Джон, кажется, предпочитает быть «Интересными Фактами Относительно Мира Вокруг Нас». Бьюла — «Просвещающими Опытами, Которые У Меня Были». Я — это «Проницательные Идеи в Психологии».


О чем бы мы ни разговаривали, мы беседуем о себе.


Мое отношение ко многому в жизни (основано) на привычке: я имею довольно стойкую телефонную индивидуальность, различную, но предсказуемую индивидуальность для вечеринок, и я каждый раз разыгрываю примерно одного и того же покупателя универсама. Я нахожусь в приблизительно том же самом настроении каждый раз, когда чищу зубы, бегаю на посылках, встречаю кого-то или беру деньги. Я выбираю то, что собираюсь одеть, начиная с рубашки, редко с брюк, и бреюсь, начиная с подбородка. Я никогда радостно не подскакиваю, [моясь] в душе, или действую глупо за рулем. Я — умеренно хорошо себя чувствую (приспособлен), когда пробуждаюсь, и никогда поспешно не иду спать. Все эти установки (аттитьюды) ощущаются как «правильные», а отклонение от них ощущается как «фальшивое». Я предполагаю, что можно было бы сказать, что я «подлинный», но подлинно какой?


Я чувствую, как будто медленно умираю, когда моя жизнь находится в колее (рутине), но мое отношение к ритуалу скорее подтверждающее. У меня есть друг, чей ритуал — жареная кукуруза и пиво. Это начинается каждый вечер после того, как его жена уходит в спальню. Он доводит свою жареную кукурузу до совершенства, садится перед камином, затем его собака ложится около него и получает первые два кусочка. У моего родственника утренний ритуал приема пищи за завтраком и кормления птиц у его большого подъезда, в то время как он телефонирует своим друзьям одному за другим, чтобы сказать доброе утро. Мой ритуал вращается вокруг погружения в полуденную дремоту. У меня есть некоторые тривиальные вещи, которые я делаю каждый раз прежде, чем иду в кровать, и, хотя бывает много дней без дремоты, когда я все-таки это делаю, то люблю идти привычным путем.


Чтобы порвать с привычкой, я сначала должен буду осознать, как я обычно действую. Я должен буду увидеть, как делаю что-то, прежде, чем смогу переделать это. В то же время, я не осознаю, как перестаю обращать внимание или сдерживаю свою сердечность.


Когда я собираюсь спать или просыпаюсь, то замечал, что некоторые участки моего тела чувствуют себя сонными, в то время как другие чувствуют себя возбужденными, и что если я хочу спать, то могут в основном делать это, фиксируя свое внимание на сонных частях. Может быть, что тот же самый принцип применим к установкам. Когда я пытаюсь понять, какие чувства испытываю относительно чего-то, я автоматически перемещаю внимание в область моего солнечного сплетения. Но кажется, что имеются другие аспекты моей индивидуальности, которые сосредоточены в весьма различных частях моего тела. Сегодня вечером, когда я исследовал их, то нашел, что со спины я был силен и бесстрастен, в моих ногах я чувствовал себя атлетичным и слегка нетерпеливым, а в моих руках я был прохладным, плавным и легким (бойким). В моей шее, глазах и плечах имелись еще другие различия. На вопрос: «Что я чувствую относительно этого [явления, предмета]?» можно было бы отвечать: «Чувствую откуда?». Таким образом, я не мог бы обманчиво внушать себе веру в то, что я имею только одну установку, по отношению к которой могу быть истинен.


Я думаю о процессе «быть действительным [реальным]» как о челночном движении моего внимания между чувством и проявлением, между внутренним и проявлением вовне. Но «быть действительным [реальным]» не подразумевает, что мне позволено только сновать челноком между моим поведением и моим самым сильным чувством. Мое поведение может соответствовать тому во мне, что я желаю, чтобы это соответствовало. «Быть действительным [реальным]» означает просто осознавать то, чему мои действия фактически соответствуют. Думать, что я должен всегда вести себя в соответствии с тем, что я чувствую больше всего — это самоподавление, принимая во внимание, что в любой момент я свободен действовать [на основе] любой смутно чувствовавшейся и долго пренебрегаемой части меня: быть плохим актером, быть сильным, флиртовать, плакать, быть полностью глупым, танцевать, играть в прятки с ребенком или показать свой язык. И если это чувствуется фальшивым, потому что было очень давно, когда я так реагировал на [все] это во мне, все это не фальшиво; это — я; я делаю это.


Юмор — способ отношений с людьми, с которыми я чувствую себя неудобно. Я более близок с тем, что требует быть серьезным.


Я признаю, что хочу что-то, когда пытаюсь быть забавным. Я не требую так много сотрудничества, чтобы быть серьезным. Юмор приходит более легко, когда я — среди людей, с которыми я не чувствую, что мне что-то от них надо.


Когда я усиленно пытаюсь быть забавным, то я скромный и мрачный, но когда я легок сам с собой, и позволяю забаве других людей искриться сквозь меня, и позволяю моему собственному легкомыслию мягко выкатываться из меня, тогда хорошая поэзия юмора вокруг меня во всех приятных моментах.


Если я сдерживаю какую-либо часть меня, то подавляю этим много энергии и потенциала. Вопрос, который я хочу задать самому себе теперь — не о том, какое поведение является «хорошим» или «плохим», а о том, каким образом [какими способами] мог бы я выражать себя с большой энергией, если бы не сдерживался. Сколько энергии проявилось бы, если бы я делал то, о чем я думаю как о подавлении [унижении] людей, или совращении, или претензии на всезнайство? Я подозреваю, что качества, которые я рассматриваю как безобразные, — это просто те, в которых я еще не разрешил себе [проявлять себя в] полную силу, что если бы я выразил эти черты честно, они могли бы созреть во что-то полноценное и целостное.


В течение месяцев я боролся с моей игрой в хорошего парня, но сегодня я сознательно использовал ее. Гэйл и я украдкой пробирались к теннисным кортам Сент-Джона, когда подъехали два профессора. Я подошел к ним, поприветствовал, прокомментировал относительно ветра, спросил, видели ли они вчерашний матч Эш — Ньюкомб и спросил их совета о теннисных желтых мячах. В результате не только Гэйл и я получили [возможность] поиграть в теннис, но и чувствовал я себя намного более сильным, намного более сосредоточенным, чем когда пускался в эту же игру без опасения. Было нечто честное в состоянии сознательной нечестности: я принимал ответственность за свои действия.


Как бы я действовал, если бы не чувствовал себя глупым, когда Дэйв весел? Как бы я писал, если бы мог писать подобно Джеймсу Джойсу? Как бы я приветствовал Боба, если бы не был занят? Как бы я смотрел на женщину, если бы думал, что я сексуален? Как бы я действовал, если бы мог действовать любым способом, каким хотел? Каким бы я был, если бы не был утомленным или полным, или не испугался, или не зажался, или не что бы то ни было другое, что я всегда себе говорю?


Этим утром я позволил проявиться долго подавляемой Дэйлокарнегиевской части меня, когда столкнулся с Джимом. Я встретил его только однажды, и он мне действительно понравился. Он зажег мою восторженную любезность и пригласил меня на обед — это и было тем, как я надеялся, что он сделает.


Что бы я открыл в пирамидальных тополях, если, шагая к почтовому ящику, я бы слушал их вместо того, чтобы смотреть на них? Что бы я выяснил о дожде, если бы не убегал в укрытие? И возможно ли, чтобы восход солнца освежал меня больше, чем сон?


Сегодня вечером на обеде я пробовал поднимать свой стакан левой рукой вместо правой и не чувствовал себя так уж самоуверенно. Это было хорошее чувство.


Почти каждый маленький мальчик, кого я видел спускающимся по коридору в аэропорт, проводит своими руками по приятно кафельной стене.


Семьдесят пять человек стояли в лобби, и только семилетняя девочка выясняла, что это за чувство, когда сидишь на мраморном полу.


Это так просто. Если я никогда ничего не пробую, я никогда ничему не учусь. Если я никогда не рискую, я остаюсь там, где я есть.


Если я иду вперед и делаю это, то данное [действие] определяет, насколько я продолжаю хотеть делать это.


Когда я сдерживаю себя, я обмениваю проявления [себя] на возможность выяснить, каков я.


Я говорю, что принимаю свой образ жизни, но принимаю ли я его настолько полностью, что желаю действовать таким образом — чтобы действительно действовать так, как я живу?


Я должен действовать своим теперешним способом, прежде, чем смогу стать чем-то еще.


Я согласен с Нельсоном: «Мы не можем изменяться, но мы можем расширяться».


В это Рождество Норман сказал: «Я знал тебя, начиная с третьего класса. Я видел тебя приверженцем Христианской Науки, вегетарианцем, энергичным бизнесменом, и теперь тем, что есть сейчас. Твои идеи меняются, но ты всегда остаешься тем же самым».

Я также не уверен, что изменился. Я знаю, что сегодня немного больше знаю свое тело, немного больше знаю природу, немного больше знаю других людей... но это действительно не «изменение», это больше «возвращение» — возвращение к чему-то из того, с чего я начал эту жизнь. И я также знаю, что немного больше терпим к своим привычкам и к привычкам других людей (эти моменты обычно идут вместе). И я знаю, что имею теперь немного больше альтернатив и способен отреагировать таким образом, каким несколько лет назад не смог бы. Я думаю, что Норман вероятно прав — изменяются только идеи. Я читал о святых и великих людях, но никогда не знал ни одного. Понимание, терпимость и открытость действительно, кажется, не изменяют меня, они только позволяют меня [позволяют мне быть собой — вариант перевода].


Он позвонил сегодня вечером. Он собирается быть выдающимся политическим деятелем, говорит он; и он, вероятно, будет. Слушая его, я сказал себе: «Под всем этим — реальный живой человек».


Вы говорите, что хотите «быть кем-то» — тогда, очевидно, вы не хотите быть собой.


Слава не есть слава: она проявляется только с расстояния.


Не имеется ничего, к чему стремиться

Не имеется ничего, к чему стремиться

Не имеется ничего, к чему стремиться


Пока мое внимания остается фиксированным на том, как хорошо делаются «Заметки», я буду оставаться там, где я есть. Амбиция имеет противоположный «продвижению меня вперед» результат; она заставляет меня оставаться на месте. Амбиция — расширение(продление) прошлого. Это — желание большего из чего-то уже известного. Открытость — то, что будет «продвигать меня вперед», потому что открытость не знает, что впереди, — она не имеет никакой жесткой идеи о том, что необходимо.


Если бы все мои стремления, планы, повторения осуществились, это дало бы мне только увеличенную версию того же меня. Реальное развитие (прогресс) не может быть предполагаемым. Я не могу мысленно предожидать, какой новый вид раскроет передо мной жизнь, или в каком направление она затем потребует моего роста.


«Я желаю» предполагает, что я знаю то, что противоположно из моего имеющегося опыта.


«Многообещающий молодой человек» является пустым местом, еще только предполагаемым к заполнению. Мысль не заполнит это место. Чтобы остановить эту болтовню в своей голове, я должен буду умереть для будущего; я должен буду отказаться [быть] «многообещающим».


открытый

и тревожный

бессмысленный [ empty?]

и доступный

человеческий и

живой

ожидание

(без цели)

готовность

(без желания)

существование

(без нуждаемости)


Я припарковал автомобиль перед почтовым отделением, и Дон вышел со мной. Я вышел, чтобы идти в почтовое отделение. Затем я понял, что Дон вышел, [и я] шел и озирался (обращал внимание [на окрестности]) и только возглавлял [движение] к почтовому отделению.


Гэйл и я взяли Наташу, чтобы встретиться с моими родителями. Когда мы вышли из машины и пошли к двери, я волновался, и Гэйл волновалась, а Наташа была очарована кустарником.


Ходьба без цели (добраться куда-нибудь)

Еда без цели (наесться)

Взгляд без цели (судить)

Разговор без цели (убедить)

Проживание без цели (свершить, достичь совершенства, завершенности)


Нет никакого вреда в желании достичь совершенства; вред содержится в необходимости достижения совершенства.


Мое желание достигать совершенства также периодично, как мое желание есть, и когда оно у меня появляется, ничто другое не удовлетворяет меня, кроме тяжелого труда и тщательно выполненной работы.


Я трачу необычное количество времени в поисках того, что бы сделать, в поисках способов стать целым, когда во все это время мой организм, Бог, или пусть это называется как угодно, с каждым мгновением удаляется [от этой точки], и все, что я должен делать — следовать за ритмом.


Проблема не требует, чтобы о ней думали только то, как её решить.


Иногда, когда я испуган, я люблю повернуться к свету.


***

Что я должен сделать?


Ничего

Ничего есть то, что делается

(Ничего есть единственное дело)


Я заслуживаю внимания, только существуя

(«Только»? --- О'кей, я заслуживаю внимания,

существуя)


Что, если бы звезды должны были начать делать что-то?

(«Что вы делаете, колибри?»

«Я только являюсь колибри»

«О, и это все?»)


Как только я начинаю делать,

я перестаю быть


«Я не понимаю, как вы делаете так мало».

(Теперь это — комплимент)


***

Не открываю банку тунца, потому что вчерашнее жаркое испортится, если я не съем его; не поправляю термостат, потому что позже может стать слишком жарко; не перетаскиваю кофейный столик, чтобы поесть на нем, потому что я должен буду поставить его назад, — я удивлен, насколько [широко] я связываю себя контрактом с будущим.


[Во время] постилания своей кровати, при упаковывании зубной пасты — мой перфекционизм сосредотачивает меня в будущем.


Всякий раз, когда я встаю, сажусь, начинаю идти, начинаю стремиться [к чему-то], мое внимание выскакивает из настоящего, и я становлюсь временно отсутствующим в своем теле. Наличие у меня цели, даже столь незначительной, как получение стакана воды, не требует, чтобы я расставался со своими чувствами. Я могу знать, что я хочу делать, и все еще оставаться в настоящем.


Вопрос не в том, иметь ли цели. Вопрос в том, является ли это целью теперь или целью тогда.


Старание изо всех сил заставить её достигнуть оргазма столько же работает для цели, как старание достигнуть того же самому. Если я переношу секс в ее будущее, у меня все еще нет секса теперь.


Находиться в ритме с посыпанием песком, наблюдать скольжение дерева в масляную сдобность (жирность), делая это, чтобы быть делающим это, а не только для того, чтобы иметь результат.


Не имеет смысла торопиться, — и таким образом портить дело, — в том, что я делаю теперь, во имя того, чтобы приступить к следующему намеченному действию.


Каждый момент, что я сосредоточен в будущем, я претерпеваю временную потерю этой жизни.


Это не так, будто «сегодня является первым днем остальной части моей жизни», а так, что сейчас является всем, что есть моя жизнь.


Парадокс развития (прогресса) состоит в том, что я расту каждый раз, когда понимаю, что могу быть только там, где я есть.


Мой [личностный] рост, кажется, не вопрос изучения новых уроков, но изучения старых уроков снова и снова. Мудрость не меняется, только ситуации.


Еще одна разновидность «нахождения в контакте»: нахождение в контакте с ситуацией, пребывание открытым для сигнала, что «достаточно есть достаточно». События не управляются в соответствии с моим желанием. Несущественно, какие у меня желания относительно хода вещей; вопрос в том, каков ход вещей [на самом деле]. «Я хочу, чтобы этот брак был успешным» — но является ли он успешным?


Несомненно, это должно быть древняя пословица: если ситуация убивает вас, убирайтесь ко всем чертям [из нее].


Черное зловоние того несчастного случая сегодня и отчаянная красная мясорубка. И затем я увидел весь тот желтый газ, дующий на Калифорнию, — и вот он я, всего лишь [пассивно] принимающий это [происходящее], подобно остальным этим несчастным людям. Понимание может стать кошмаром, и прямо сейчас это — слишком много для меня. Все, что я хочу, — медленно погрузить свою голову в мягкую скуку и тривиальность.


В течение последних трех недель мне было очень удобно пребывать в рутине. Это было замечательный социально приемлемый способ подремать.


Проблемы не выбирают меня. «Я против тебя», «я против этого» приходит в связи с тем, что я прохожу свой путь. Но жизнь — не отдельный переулок. Все переулки находятся во мне. Я могу теперь оглянуться назад и увидеть, каким образом столь многие из моих трудностей воспоследовали из кривого пути, которым я решил шагать.


Как я работаю над проблемой, часто указывает, как я поддерживаю это в качестве проблемы.


Как часто я борюсь сам с собой по поводу того, как я хочу чувствовать, вместо попытки обнаружить, как я действительно чувствую.


Я не понимал до сегодняшнего дня, насколько мощный, на самом деле, мой страх быть воспринятым глупым. Я вошел в книжный магазин, и владелец попросил, чтобы я надписал некоторые книги. Надписывая одну из них, я внезапно столкнулся со словом, которое не мог воспроизвести по буквам. По иронии, слово было «контролируемый». «В нем одно «л» или два? Если я напишу его неправильно, они увидят это, как только я уйду... Но если я спрошу, все эти люди, стоящие вокруг, будут...» В этом месте я резко вспотел.


Красивые женщины обычно пугают меня, особенно высокие блондинки. Я чувствую себя слегка неадекватным всякий раз, когда встречаю таких. Если она действительно нравится мне, я, кажется, делаю все возможное, чтобы показать, что у меня нет никакого интереса: я не смотрю в её глазах, если я не вынужден к этому; я действую очень невинно и вежливо; и если её друг или муж с нею, я адресую большинство моих комментариев к нему.


«Я чувствую опасение». — «Опасение» является интерпретацией. Что я чувствую, так это ощущение.


Это так важно: не думать, что я должен всегда что-то делать с ощущениями, которые исчезают [умирают] в моем теле, не думать, что я должен давать им названия и планировать немедленное действие, — вместо этого, смотреть на горе «без слов», смотреть на голод «без слов», чувствовать то, что я чувствую, без навязывания связей с прошлым или проектирования будущих последствий.


Я не должен быть сексуально возбужден для чего-то. Нередко просто быть возбужденным — чистое удовольствие.


Однажды вечером, вскоре после того, как я встретил известного тераписта, я спросил ее, будет ли она работать со мной над хронической проблемой живота. Она ответила, что никогда не работала вечерами. Мне потребовалось значительное усилие, чтобы спросить, и когда я услышал её слова, то почувствовал, что горячая тяжесть прошла от моей груди к голове. Хотя я не всегда делал это прежде, на этот раз я просто остался с ощущениями; я не перескакивал от них к мыслям относительно тераписта. После нескольких мгновений ощущения растаяли, и все это [дело] завершилось. Не было никакой обиды, застрявшей в моей голове на [услышанных] фразах.


Гэйл просто взяла другого кота... смотреть на котов без имени... смотреть на этих котов без того, чтобы их сосчитать... скорее знать о том, что я хочу делать с этой ситуацией, чем о том, как она появится.


Есть яйцо «без слов». Замечать это: как оно выглядит, какой у него вкус, что я чувствую, когда оно внутри меня.


Сегодня я покидал очень маленький магазинчик, прошивая свой путь сквозь людей, стоящих около двери, когда хозяйка внезапно выкрикнула: «Это автор!» Я сразу же потерял самосознание, и не мог видеть почти ничего, пока не вышел в дверь. До того, как хозяйка произнесла эту фразу, люди, через которых я пробовал пройти, ничего не значили для меня, но через мгновение после её объявления они стали очень важными. Я был заинтересован наблюдением их реакции, но не показывал это и чувствовал себя интенсивно рассматриваемым. Я не знал, смотрели ли на меня, я только чувствовал, что смотрят. Я начинаю понимать, что чувствую себя разглядываемым только людьми, в которых я заинтересован, и что чувство того, что тебя разглядывают, не так сильно, если я не прячу себя от обозрения.


Почти любая трудность будет отступать перед лицом честности. Когда я честен, я никогда не чувствую себя глупым. И когда я честен, то автоматически скромен.


Пишется ли книга, рисуется ли картина или обставляется комната, я полагаю, что человек не может делать это своим способом, не будучи творческим.


Ложь может иногда экономить большое количество энергии.

И иногда так же может происходить при отказе лгать.


«Но ты не можешь быть сонным, ты проспал девять часов».

«Но ты не можешь быть голоден, ты только что закончил есть».

«Но ты не можешь быть больным, ты только что проверился».

«Но ты не можешь быть подавленным, ты только приобрел новый автомобиль».

«Но ты не можешь получить синяк, я ударил тебя не так сильно».

(Нечестность — состояние, в котором я загипнотизирован своими словами и игнорирую свои чувства.)


Я поражен тем, скольким «тайнам» я был способен позволить появиться на свет после вот такого случая: я сказал Дэйву, что есть телефон в спальне, если когда-либо он не захочет использовать тот, что в гостиной комнате. Он помолчал немного, затем сказал: «Я не думаю, что у меня есть что-нибудь, что я хочу скрыть».


Если я хочу говорить с кем-то и упорно собираюсь что-то сказать, один из самых простых способов для меня, чтобы начать, заключается в том, чтобы честно заявить, что я испытываю: «Я очень хочу говорить с тобой, но никакие слова не приходят [на ум]».


Если я повторяю это, не очевидно ли (разве не очевидно), что я хочу делать это?


В то время, пока я пытаюсь решать, я не могу чувствовать, что же я хочу делать.


Одна из причин, что я иногда испытываю трудность с «решением», состоит в предположении, что я не должен иметь никаких оговорок (резервов, альтернатив — варианты перевода). Слово само по себе подразумевает завершенность (законченность). Часто я могу обходить «решение», просто замечая, куда я склоняюсь. Вопрос к самому себе: «Что является моим предпочтением?» вырывает [меня] из этого перфекционизма.


Если я делаю скорее то, что предпочитаю, чем то, что я «решил», тогда я немного больше открыт для изменения: я не должен обдумывать путь отступления [применительно] к новому решению; я просто замечаю то, что предпочитаю теперь.


Есть многое, с чем я мало что могу поделать, и в тот же самый момент обнаруживаю в себе мысль: «Как ужасно, что я это не делал». Я подозреваю, что это никакое не совпадение, что моя самокритика проявляется как раз в то время, когда я могу с этим что-то сделать.


Когда мой день идет плохо, я продолжаю бормотать на всем его протяжении «пока у меня нет времени», вместо того, чтобы тут же остановиться и собраться.


Подходя к своим проблемам скорее с [установкой] «Что могло бы сделать ситуацию немного лучше?», чем с [установкой] «Что является решением?», я избегаю [опасности] вызвать у себя определенную фрустрацию. Мой опыт показал мне, что я не собираюсь решать что-нибудь одним ударом; в лучшем случае я только собираюсь поотбивать [пощипать] края.


Слово «проблема» подразумевает иллюзию, что эта неприятность, которая у меня есть, имеет ограниченные пределы. — Все связано со всем.


Я покупаю вещи, в которых не нуждаюсь, затем ищу способы использовать их, чтобы оправдать покупку — таким образом я заканчиваю делать то, что не хочу удваивать.


Сегодня друг написал мне: «Ты думаешь, что ты есть ошибка только потому, что ты сделал это [что-то]?»


Нет такой вещи, как ошибка. Есть только то, что происходит.


Мой день стал на крупицу счастливее с тех пор, как я понял, что ничто не совершается точно так, как я хотел бы, чтобы это было. Просто такова жизнь (просто жизнь происходит именно таким образом — вариант перевода) — и в ней происходит некое сражение, в котором я больше не должен бороться.


Сегодня я слышал, как старая женщина говорит: «О чем бы я ни волновалась, ничто не стоит того, чтобы об этом волноваться».

Я рад, что слышал это.


Я вижу, что создал правила для самого себя относительно некоторых слов, слов типа «почему», «как», «является» ( is), «чувствовать» (ощущение), «потому что», «должен». Но нет никаких табуированных слов, нет слов, [которые] следовало бы или не следовало бы [употреблять], никаких правил. Дело не в словах, а в том, что может происходить внутри меня, когда я использую некоторые (определенные) слова. Все, в чем я нуждаюсь, так это быть настороженным к тому, что происходит, смотреть, откуда приходит слово. Если я взвешиваю свои слова, во мне существует еще кто-то. Если я не говорю то, что говорю, я — [притворная] видимость.


Мне нравится, как Уоррен Маккулох сказал: «Не рубите мой палец, посмотрите, куда я указываю».


Нет никаких правил, никаких «следовало бы», никаких «должен»...

Я свободен.

Нет никаких правил, никаких «следовало бы», никаких «должен»...

Я свободен.

Нет никаких правил, никаких «следовало бы», никаких «должен»...

Я свободен.


«Рост» («развитие») может превращаться в весьма убийственное занятие.


Я видел Дину сегодня на вечеринке. Она улыбнулась весело и сказала: «В этом году я решил бросить страдать».


Я утомлен выслушиванием терапистов, сравнивающих терапии. Откуда эта вечная потребность разоблачать (развенчивать)? Не очевидно ли теперь, что точно так же, как это было истинно для любой религии, так же и любая терапия, которая делает жизнь человека счастливее, является хорошей для него?


Я полагаю, что терапия — только один из способов понимания. Это — резкий акцент, и как таковой он пренебрегает всем остальным. Новая терапия временами помогала мне яснее ощущать приблизительно одну или две ситуации в сравнении со старой, но никакая терапия никогда не казалась вполне соответствующей моей жизни. По крайней мере, я никогда не находил письменное утверждение, религиозное, терапевтическое или какое-либо иное, которое точно отражало что-нибудь в моей жизни.


Я вижу ряд моих друзей, мучающих самих себя благодаря убеждению, что они могут (и поэтому должны) устранять каждый последний след некоторого «блока» или «тупика». Эти термины, подобно выражению «проработка», подразумевают существование другой стороны («завершение», «законченная ситуация», «законченное взаимодействие», и т.д.). я все больше сомневаюсь относительно полезности такого представления. Что я решаю рассматривать как проблему, можно всегда рассмотреть по-другому. Даже среди терапий, что одна терапия видит как чей-то «блок», то другая видит как признак его здоровья. Я сомневаюсь, что возможно полностью проработать такие универсально распространенные состояния, как беспокойство и фобия, хотя ясна возможность двигаться в направлении большей свободы. Я даже не знаю никого, кого бы я видел как полностью проработавшего ожесточенное и хроническое чувство обиды, и когда я думал, что я так сделал, след этого вновь всплывает на поверхность и напоминает мне, что человеческий мозг не очищается так легко. Я теперь придерживаюсь той позиции, при которой, если я полагаю, что что-то во мне нарушает мое наслаждение жизнью, я буду работать над этим какое-то время (ровно столько, сколько работа над этим ощущается как благо), но я теряю свое усердие в «завершении».


Выбраться из — это попасть в

Войти в — это пробраться через

(Вокруг — это не сквозь)


«Я — здесь» — это прибытие туда

«Хочу, чтобы я был там» — это пребывание здесь

(Движение — это очень спокойное стояние [на месте])


Обладание — это добывание

Желание — это не получение

(Жизнь — это весьма наполненное [занятие])


Все еще существует табу против хорошего времяпрепровождения. Жизнь, как предполагается, так или иначе не является забавой. У меня осталось тридцать или сорок лет жизни, или, возможно, тридцать или сорок секунд, и я полагаю, что наслаждение этим временем может быть единственной вещью, которая действительно имеет значение.


Когда этим полуднем я играл в теннис с Нельсоном, он сказал: «Переходя сегодня от одной деятельности к другой, я спрашивал себя: «То ли это, для чего я живу?»


Самодисциплина перестает ощущаться как внутренняя война всякий раз, когда я вижу, что, располагая альтернативами, которые я себе позволил, я всегда делаю то, что хочу делать.


Есть род усилий, который укрепляет меня, похожий на то, как наш котенок пробует снова и снова карабкаться на дерево, пока не преуспеет. И есть нездоровая разновидность усилий, которая отрицает меня, — это когда я пробую делать кого-то подобным мне и становлюсь меньше и меньше [все менее и менее самим собой] с каждой неудачей. Когда я предпринимаю подобные усилия, я направляю взгляд на желание или идеал, и таким образом отворачиваюсь от того, чтобы обращать внимание на себя.


Временами кажется, что все мои размышления — усилие, чтобы стать ( effort to become). Мои мысли говорят в действительности: «Смотри в прошлое, ты, конечно, делал это хорошо» (то есть, будь еще более таким в будущем) или «Смотри, что случилось, ты точно сделал дураком себя самого» (не будь таким снова) или «Возьми то, что ты испытываешь теперь, например; вот как ты мог бы использовать это в своих интересах» (в будущем).


Большинство мыслей — наброски в записной книжке, которая никогда не будет использоваться.


Этим полуднем мой друг Рэй прочитал то, что я написал относительно слушания своими глазами звезд, и сказал: «О, я понимаю, ты играешь женскую роль, инь, и позволяешь природе играть мужскую, янь». Когда ты концептуализируешь это, Рэй, ты хоронишь это.


В то время, пока я думаю, я не вполне присутствую.


Джерри сказал мне, что он обеспокоен тем, что его рисунки женщин всегда смотрятся зловещими. Когда он добавил, что часто использовал картинки в «Плейбое», чтобы срисовывать, я сказал, что это понятно, что его рисунки выглядят зловещими потому, что эти женщины так фальшиво представляются. Теперь я хочу, чтобы я не сказал это. Я дал ему объяснение. Если он принял его, то может теперь быть еще дальше от открытия чего-то относительно себя, чем он был прежде. Он хотел посмотреть внутрь себя, и я поддержал какое-то дурацкое объяснение для него, на что смотреть.


(Раз)мышление — симптом.


Для меня очевидно, что страх увековечивает многое из моих размышлений: страх, что я мог бы не стать.


Заполнение головы мыслями иногда дает мне иллюзию, будто я не в одиночестве.


Как только я убираю свое внимание со своего сознания, оно начинает(ся) снова. Это продолжается в течение двух недель. Я хочу очистить свое сознание, но очевидно, что я не могу делать этого таким способом.

(Хорошо, почему ты хочешь очистить свое сознание? Для того, чтобы я мог видеть мир вокруг себя.

О'кей, тогда начни видеть (рассматривать) мир вокруг себя!)


Попытка останавливать все мышление подобна рассматриванию зеркала, отражающего другое зеркало. Чтобы стать свободным от суеты, я должен включиться в свои чувства (ощущения, сознание, разум).


Не является ли цель остановить все мышление просто мыслью, борющейся с мыслью?


И если я пытаюсь устранить все мышление, не осуждаю ли я его? И если осуждаю, как я могу рассматривать его как-то иначе, чем плохое?


Я не хочу молчания, как правило. Что я хочу, так это альтернативу (возможность выбора) молчащего сознания.


Есть иные способы мышления кроме зацикленного, полусознательного лепетания, которое составляет большую часть разговора в моей голове. Я иногда использую слова, чтобы проделать свой путь сквозь путаницу: разматывать, распутывать. Эти слова создают направление. И есть такое состояние в раздумье (созерцании, медитации — варианты перевода), когда случайные мысли мягко мерцают внутри и вне моего сознания подобно птицам на крыле или метеорам. И есть другой вид мысли, которая говорит непосредственно из моего ядра, внезапное видение (наблюдение, зрительное ощущение — варианты перевода) со словами... и я все еще не уверен, что слова являются необходимыми. Я подозреваю, что они — не видение (наблюдение), они могут быть только моим повторением видения; и однажды, однажды в очень далеком [далеке], я смогу суметь отложить в сторону все слова, как ребенок откладывает в сторону свое прослеживание [чего-то].


Я полагаю что когда мой отец (Хью Пратер Младший) написал это стихотворение, он, должно быть, вспоминал, на что похоже — прожить мгновение без мысли (не думая, не задумываясь — варианты перевода):


Была холодная и тихая ночь

Звезды подобны ярким висящим фонарям

Бесконечные небеса в серебряных тонах

Простирающиеся вне моего сознания

Чувствующего больше чем то, что я был

Мой дух парит вне

Знания, которое я мог бы сейчас постичь (Зная, что я мог бы это сделать сейчас)

Независимо от того, что сказал мир.


Наблюдение скоплений освещенных звездным светом очертаний

Движение через какую-то неизвестную мощь

Вера, что я мог бы прикоснуться к реальности

Теперь, когда время прошло бы мимо меня.


Открывались бесконечные миры

Цвета, формы, неизвестные прежде

Цветные тона гармонии


Слова казались больше ненужными

Старые пути мышления остались позади

Образы ясны как освещенная солнцем роса

Текущая свободно сквозь мое сознание

Бытие как образ, созданный

Без пространства и времени.


При взгляде назад казалось, что мечта

Только теперь была реальна для меня

Глубина и ощущение этой силы

Движущей меня вне меня самого.


Один из способов проверки (рассматривания) фантазии состоит в том, чтобы замечать, что она делает для меня физически, что она приводит в движение в моем теле, как она изменяет мое поведение, как например фантазии, которые я использую, чтобы уснуть, или те, которые я использую, чтобы сексуально возбудиться. Все они могут иметь некоторую пользу; но как насчет фантазий, которые я использую, чтобы продлить свое раздражение по поводу уже прошедшего инцидента, или тех, которые я использую, чтобы отказаться брать на себя разумный риск?


Иногда фантазии — напоминания о незаконченном деле. Иногда они — моя защита против того, чтобы предпринять действие. Иногда фантазии — попытка со стороны моего организма, чтобы заставить меня узнать больше о каком-то чувстве, которым я пренебрегаю. Иногда они — косвенные средства, которые я использую, чтобы критиковать себя. Иногда фантазии — мой способ вызвать желаемую эмоцию. Иногда они — мои предполагаемые цели. Но фантазии — всегда фантазии, и независимо от их содержания, я фантазирую о самом себе.


Иногда, если я могу рассматривать сон или фантазию просто достаточно [долго], их значение становится ясным (понятным).


Я: «Что-то неправильно с моей жизнью, и я не понимаю, что именно».

Сон: «Посмотри, я нарисую тебе картину».


Когда я получаю ясное утверждение относительно моей жизни благодаря сну, это обычно содержится больше в эмоциях, чем в том, что я вижу. Визуальная часть сна часто выступает изображением того, что я чувствую в течение сна, индивидуальных образов, взятых из ситуаций моей жизни, которые обычно окружали те чувства. Обычно это чувства, которые я переживал недавно, особенно в тот же день, и они, кажется, всегда те, от которых я отмахивался. Рассматриваемые таким образом, мои сны могли бы интерпретироваться как говорящие: «Взгляни, что ты чувствовал сегодня — ты не полностью признал это».


Эти вопросы иногда помогают мне обратить внимание на что-то, что я не понял в своем сне:

Каковы мои эмоции во время сна, что я чувствую или не чувствую, и насколько эти чувства знакомы?

На что указывает сон; что его воздействие говорит о том, что нужно сделать?

Что сон говорит о том, что я избегаю; что не говорится или не выполняется?

Где сила во сне; что управляет?

Что отсутствует во сне; что было бы обычным в нем, что на самом деле необычно?

Откуда или от чего исходит угроза?

Останавливает ли внезапно сон что-то происходящее — какой вывод я фантазирую?

Каким образом сон говорит, что я фрустрирую себя; что появляется, чтобы сорвать или изменить курс действия?

Каково настроение (установка) сна, и насколько моя жизнь подобна этому настроению?


Я полагаю, что сны служат полезную роль в моем организме, делаю ли я что-то с ними или нет. Большинство моих снов не имеет ясного, ненатянутого значения для меня, и если сообщение не становится очевидным для меня быстро, я обычно прекращаю работу над ним.


Чтобы видеть (понимать — вар. пер.) более ясно, я скорее должен обратить внимание на то, что я могу уже видеть (понимать — вар. пер.), чем искать то, что я должен бы быть способен видеть (понимать), но не могу.


Я не должен становиться осознающим (отдающим себе полный отчет — вар. пер.). Я не должен начинать видеть (понимать — в. пер.) или даже учиться, как слушать. Мое тело уже осознает. Я уже вижу (понимаю). Все, в чем я нуждаюсь, так это быть открытым для своего понимания (осознавания), оставаться сознающим то, что я уже понимаю. Понимание (осознавание) дано, и все, что требуется — убрать мысль с его пути, а это, конечно, не делание, а не-делание.


Я слышу сегодня многих людей, говорящих относительно «понимания» («осознавания») так, как если бы это было конкретное решение (объяснение — в. пер.). Понимание (осознание) — слово, подобное слову «любовь», которое имеет очень просторное (вместительное) определение --- но не настолько вместительное, чтобы включить все.


Я не люблю (мне не нравится) будильник, но это полезно для меня. Я не люблю (мне не нравится) напряженность, но это сообщает мне, что что-то нуждается во внимании.


Когда Попи Да начинает ожидать наш выход для пробежки, он делает ряд потягиваний, зевает и немного повизгивает. Музвуд и Депо вели себя точно так же: как только напряженность начинала течь в их мускулы, они отвечали потягиванием и движением. Все эти годы я реагировал на волнение и напряженность, сжимая свои мускулы, сдерживаясь, чтобы не показать этих чувств.


Мое тело пытается смотреть, действовать и чувствовать подобно тому, что я помещаю в него. Если в своем воображении я взвешиваю всю дрянь, что я ем, в одной руке, а свое тело в другой, становится очевидным, что я делаю сам с собой.


Сколько напряженности я втиснул в свое тело, насколько я напрягся, чтобы держать себя под контролем? Разве это удивительно, что я жесткий после сдавливания себя в тисках в течение тридцати трех лет?


В течение нескольких последних месяцев я потягивал все, что хотело быть потянутым, исполняя все это в порядке следования по ходу событий, позволяя моим мускулам и суставам сообщать мне, в чем они нуждаются, делая это всякий раз, когда и столько, когда и насколько это вызывает хорошее ощущение. Эффект, особенно по сравнению с обычной напрягающей тело физзарядкой (колланетикой), настолько ментально освобождающий (облегчающий — вар. пер.), что я полагаю, что это так или иначе питает мою душу, так же как еда, точно подходящая тому, что мой желудок сообщает мне о своих потребностях, питает мою плоть.


Я, ничуть не задумываясь, забочусь о своем желудке в любое время дня, когда становлюсь голодным; почему бы не позаботиться о моих мышцах прямо тогда, когда они начинают становиться напряженными или утомленными?


Этим вечером я наконец сделал это: я прекратил жертвовать (уступать — вар. пер.) себя головной боли. Когда я почувствовал, что она подступает, то остался очень спокойным и дал волю всему сопротивлению — и оставшуюся часть вечера моя шея и голова чувствовали себя свободно.


Не является ли мое тело зеркалом моей души, а болезнь — отражением [в нем]?


Я начинаю понимать, что большинство моих болезней были экстернализацией внутреннего конфликта, что мое тело становится больным всякий раз, когда я не выпускаю (не разрешаю) [их].


Позволение для боли, чтобы говорить со мной. Выслушивание жалоб моего тела. Внимание к тому, что моя язва вынуждает меня делать.


Сегодня вечером, когда моя мать рассердилась на меня, я встал и протянул руки к потолку, а когда сел, то обнаружил, что действительно не имею ничего, чтобы сказать ей.


В то время, когда я говорил с моим домовладельцем этим вечером, я заметил, что, как обычно, мой рот был открыт, и что, как обычно, я глотал все, что он говорил. Тогда я закрыл свой рот и обнаружил, что почувствовал себя в меньшей степени похожим на кивающего головой, а в большей — на несоглашающегося.


Ян посмотрел, в то время как делал рольфинг, мои ноги и сказал, что они сильно потеют. Несколькими днями позже я заметил, что стою только на одной ноге, разговаривая с Барри Стивенсом.


Майк был здесь, когда мама позвонила. После того, как я повесил трубку, он сказал мне, как он наконец попал в такое место, где он мог бы прислушаться к своим потребностям, в то время как его мать говорила с ним по телефону.


Каким образом я позволяю людям манипулировать мной? Вежливостью? Угрожающим гневом? Соблазняющим сексом? Если кто-то мягко грубоват со мной, я обычно отвечаю предсказуемым (контролируемым) способом: я становлюсь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО –ПРЕКРАСНЫМ -ПАРНЕМ (A- REAL- NICE- GUY).


Травмирование случается тогда, когда я действую слишком осторожно, чтобы рисковать травмированием.


Я думаю, что ревность приходит тогда, когда я не сумел использовать свою собственную силу, не сумел занять свою собственную позицию. Я подозреваю, что это же лежит в основе моих обид.


Безрассудство (глупость) в сдерживании своего гнева в том, что я очевидно больше желаю рисковать уничтожением себя, чем разрушением отношений.


Я вижу, что напряжение моей ягодицы и переход к поверхностному дыханию идут вместе. Мне трудно перейти к полному брюшному дыханию и все еще поддерживать напряжение ягодицы. Теперь я хочу посмотреть, что случится, если я начну дышать полной [грудью] в следующий раз, когда замечу, что эмоционально сдерживаю себя.


Когда Джо сказал, что хотел заняться любовью со мной, у меня возникла внезапная боль в пояснице. Так в первый раз я ясно заметил, как я перекладываю неприятность на свою спину.


Я подозреваю, что излишняя полнота (переполненность — overfullness) моего тела связана с малосодержательностью ( underfullness) моего голоса: и то, и другое, видимо, являются способами, которыми я изолирую себя самого от вступления в контакт.


Всякий раз, когда я сижу нога на ногу, мое правое колено не опустится ниже левого. Этим вечером, когда я посещал пьесу, я заметил, что держал мое правое колено так, чтобы оно не коснулось человека, сидящего передо мной.


Теперь я вижу связь между моей сутулостью, когда я иду пешком, и моей закрытостью, моим невпусканием людей в [себя].


Как я не подпускаю людей к себе? Что я делаю со своими словами, своими глазами, чтобы держать этого человек в стороне? Позволяю ли я его голосу коснуться меня, или я только слушаю его? Использую ли я свои глаза, чтобы видеть его или «смотреть ему в глаза?»


Открытость людям — это в значительной степени вопрос нерасходования энергии на их отторжение.


Я только что заметил, что не смотрю на Попи Да, когда ласкаю его.


Некоторые из способов, которыми я предохранял себя от контакта с моим телом:

Справлялся по часам, чтобы определить, достаточно ли я спал.

Пытался вспоминать, сколько я уже съел, чтобы узнать, насколько сильно я хочу есть в данный момент.

Надевал очки, когда мои глаза болели (вместо того, чтобы дать им отдохнуть).

Использовал аспирин и антациды.

Носил свободную одежду так, чтобы я не почувствовал неприятные контуры моего тела.

Помещал толстые подметки и каблуки между собой и землей.

Дышал через рот (который не ощущает никакого запаха).

Использовал сильные химикалии, чтобы предохранить свое тело от потения и наличия естественного аромата.

Никогда не приводил себя в порядок напротив незнакомца в толпе.

Удерживал себя от прикасания к людям, когда говорил с ними.

Не смотрел на части тела другого человека, на которые я хотел посмотреть.


Другой вид осознания: осознание двигательной активности. Вхождение в ритм ходьбы. Действительно идти пешком — целостное свободно-плавное, дышащее, жизнелюбивое (смелое — вар. пер.), с большими шагами и рассматриванием всего, мимо чего проходишь, движение. Вхождение в ритм поездки на велосипеде, приготовления блюд, бега, танца, вождения машины. Осознание в целом двигательной активности, в которую вовлечено тело, также как и осознание отдельных частей тела и их движений.


Расслабленные мышцы не обязательно делают расслабленные движения. Я расслабил свои ноги, но моя походка осталась жесткой.


Я заметил, что когда начинаю стараться, я буквально вытягиваю свою шею.


Положение без усилий не в удержании моего тела в позе, а в пребывании в позе, в которой я не удерживаю [себя].


Пока я лежал в кровати этим ранним утром, слишком уставший, чтобы встать, но не настолько утомленный, чтобы спать, я подумал, как типичен этот момент для большинства мгновений. Все старые решения не вполне работали, не было никаких очевидных новых решений, и, как обычно, моя новая (современная) заповедь «Осознай, как ты делаешь это» воняла неадекватностью. Я трачу так многое своего времени, дурача самого себя, будто я что-то знаю. Но это весьма редкие моменты, когда я действительно знаю то, что происходит, столь очень, очень редкие.


Каждый раз, когда я думаю, что знаю что-то, жизнь продолжает быть собой, и я остаюсь ничего нестоящим.


По-видимому, дело обстоит так, что правда (истина — вар. пер.), которая необходима сегодня — всегда ложь завтра.


Нет «лучших способов». Есть только альтернативы.


Однажды ночью у меня был инсайт (озарение). Позже я видел то же снова и снова. Затем были и другие случаи, когда я не видел этого, а только говорил это. Если я вижу что-то, что я никогда не видел прежде, после этого я в большей степени насторожен (начеку) к этому новому способу взгляда. Но этот образец — не накопление знания, потому что каждый раз я должен видеть это. Если в следующий раз я только применяю идею, если я только говорю слова, тогда наблюдение не происходит, действует только память, и мой организм как целое не затрагивается (не используется, не вовлекается).


У меня случались озарения (инсайты) как у сторонника Христианской Науки, как у атеиста и как у истинно верующего в гештальттерапию. Озарения следовали, независимо от моей предпосылки и от того, что (ей) противоречило. Воздействие «видения света» иногда было настолько интенсивно, что казалось, как если бы я испытывал вид прямого восприятия действительности. Но теперь я сомневаюсь, что инсайт — это открытие. Это, вероятно, не более чем разработка моей существующей точки зрения.


Опасность озарений (инсайтов) состоит в том, что они — сверхупрощения.


Ничто не является более глубоким (сложным, совершенным), чем что-нибудь еще.


Большинство бесед, которые я слышу, протекают так, будто действительно есть такая вещь как ответ, и будто присутствующие на самом деле обладают им.


Я могу перевернуть на 180 градусов почти все, что я написал, и это (будет) одинаково истинно.


Это превращение, поворачивающее превращение истины (Этот поворот на 180 градусов чередующегося превращения истины)

Ничто не оставляющее в покое

И всё же великое спокойствие

и сходство

Знание и всегда незнание....

__________________________________________________________________________________________

Сегодня вечером я открыл природу. Впервые я видел ее. Впервые я не смотрел на нее, я слушал её — не своими ушами, хотя я делал и это, но своими глазами. Вместо вторжения в неё в попытке понять, я позволяю ей говорить со мной. Слева от меня на некотором расстоянии было шоссе. Оттуда я мог бы слышать человека –всегда приезжающего человека, никогда не находящегося только там. Затем я смотрел на звезды. Они были тихи и мощны без всякого усилия. Они были звездами, являющимися звездами и поэтому блестяще живыми … насколько малы слова относительно звезд.


Чтобы слушать, я должен буду слушать без обязательства, я должен буду уступить моему намерению слышать. Если я буду позволять смыслу протекать через меня подобно ветру, дующему сквозь листья, тогда я могу открываться свободно тому, что говорится, вместо того чтобы заглушать это своим напряжением.


Родитель, который говорит «Теперь ты слушай меня!», может гарантировать (себе) глухоту своего ребенка. Недавно я заметил, что, если пробую концентрироваться на том, что кто-то говорит, я не могу слышать, также хорошо, как тогда, когда расширяю свое осознавание, чтобы включить как можно больше из всего, что происходит вокруг меня. Когда я расширяю свое осознавание, слова другого человека, кажется, произносятся медленнее.


Я могу слушать кого-то без того, чтобы слышать его. Слушание — это фиксирование моего внимания только на другом человеке. Чтобы услышать, требуется, чтобы я слушал внутри себя так же, как я слушаю его. Выслушивание — ритм, посредством которого я сную челноком между его словами и моим опытом. Это включает выслушивание всей его позы, его глаз, его губ, наклона его головы, движения его пальцев. Это включает выслушивание его тона голоса и его молчаний. И выслушивание также включает проявление внимания к моим реакциям, типа «гаснущего чувства», с которыми я сталкиваюсь, когда другой человек прекратил слушать меня.


Что я делаю, чтобы предохранить себя от веры, что любой может любить меня?


Я сказал Нельсону, что согласился с его критикой Заметок, когда фактически я совсем не соглашался. Нечестность ради демонстрации честности. Какое безумие!


Если «вина — негодование», является ли обожание желание одобрения?


Недавно я заметил, что то, о чем я думаю, что хочу от кого-то другого, на самом деле то, что я хочу от себя самого. В течение длительного времени я испытывал впечатление от Джонаса, как от всезнающего, затем другой ночью Гэйл сказала: «Ты понимаешь, что ведёшь себя подобно маленькому мальчику, когда ты рядом с ним?» Конечно! То, что я хотел, это не то, чтобы Джонас перестал быть всезнающим, а чтобы я перестал быть ничего не знающим. (И я хочу не того, чтобы Лилит перестала быть властной (доминирующей), а чтобы я начал стоять за себя).


Если я не нуждаюсь в чем-нибудь от тебя, я чувствую себя свободнее, говоря тебе, что я хочу.


Когда я критикую человека, я предполагаю, что он имеет выбор.

Хью Пратер

Май 1972

Pojoaque, Новая Мексика

©1997-2005 All rights reserved — перевод — Евгений Волков (Evgeny Volkov)